А.Б.Попов

Дубна, ЛНФ

2014 г.

Завершается 56-й год работы в ЛНФ… Вся взрослая жизнь прошла в её стенах, и очень многое навсегда ушло в прошлое, ушли в небытие люди, которыми творились, именно творились те дела, которые создавали экспериментальную базу лаборатории, кто развивал ту науку, которая определила лицо нашей лаборатории. И в душе нарастает напряжение от вопроса: стоит ли «ворошить» прошлое? Оно состоялось, ушло, ушло навсегда, оставаясь осколками в памяти еще живущих, следами в пылящихся журналах и материалах конференций. Пришли совсем иные времена, пришло молодое поколение сотрудников, которое будет еще быстрее пополняться. И прошлое для молодого поколения – чужое, у молодых свои дела, своя жизнь и «нагружать» их канувшим в лету – стоит ли? Да, могут сказать, за десятилетия в лаборатории сложились традиции в научных направлениях, в методиках, в стиле человеческих отношений,  всё это связано с прошлым и исходит оттуда, поэтому, мол, и важна история лаборатории в воспоминаниях её ветеранов. Нет ли в этих представлениях наивности или желания стариков сохранить свое место под солнцем? В науке и любом деле важны не столько традиции, сколько приливы молодой энергии и рождение молодых идей! Повторяю, в сомнениях берусь за перо, тем более в папках, накопившихся на полках, немало материалов из прошлой жизни лаборатории. Вот, например, протоколы заседаний профбюро за 1958 год или протоколы производственных собраний того же года. А это списки сотрудников лаборатории на начало 1959 г. Попадаются тексты заметок в стенгазету некоторых руководителей подразделений ЛНФ к десятилетию пуска ИБРа. Смотрю на график, где по годам показаны наработанные часы ИБРом и число публикаций. Есть журнал протоколов заседаний экспертной комиссии за 60-е годы, дававшей разрешение на публикацию статей и докладов (а ведь они – заседания – были интересны по существу обсуждавшихся материалов). Есть папка с характеристиками сотрудников… Не раз порывался все эти бумаги выбросить как старый и никому ненужный хлам.

Колебания, сомнения… а ручка бежит по бумаге… И возраст такой – пора итог подводить. Захотелось, если эти заметки будут кем-то читаться, пусть даже собственными детьми (опять наивные желания!), чтобы у читателя осталось впечатление о «звездном часе» лаборатории, как заметной частицы советской науки, о стремительном развороте лабораторного батальона на передовом фронте и мировой науки, о напряженном и радостном труде, о счастливой, несмотря на противоречия и недостатки, прожитой жизни.

С чего началась моя физика?

Доброе и светлое, как у большинства детство, оставившее на всю жизнь влюбленность в Воронеж и окружающие сельские просторы. Война, эвакуация, сиротство, согретое бабушкой, два года детского дома, снова бабушкино тепло, десятилетка в Воронеже… А физика, скорее всего, началась с книжонки Ляпунова «Ракета», выпущенной для школьников в 1950 г. (я её берегу, в ней упомянут С.П. Королев…). А в ней увлекли рассказы о Кибальчиче и Циолковском, Цандлере, об их проектах космических полётов. В десятом классе появился учитель физики Виктор Кириллович Чернышев, – директор института усовершенствования учителей, преподававший у нас по совместительству. Бурные обсуждения в классе статьи Казанцева о том, что тунгусский метеорит был инопланетной ракетой. И слова Чернышева, что энергия атома неисчерпаема. И фантазия – вот бы эту энергию «посадить» на ракету. А тут еще подружился с новичком, брат которого учился на физфаке МГУ. На всю страну гремело, что на Ленинских горах строится грандиозный новый университет. В июле 1952 на руках «золотой» аттестат. И куда податься мечтательному юноше? Только в Москву! В приемной комиссии на Моховой в заявлении уточнил, что хочу учиться на отделении «строение вещества», уже успел подслушать у старшекурсников, – там изучают «неисчерпаемый атом».

✦

Знакомство с И.М. Франком состоялось еще на физфаке МГУ как с лектором, читавшим курс нейтронной физики на отделении Строение вещества, и как завкафедрой на занятиях в нейтронном практикуме. Нас на отделении было более 100 студентов, разделенных на 5 групп (теоретики, космики, ускорительщики, нейтронная физика – излучения, ?). Некоторые спецкурсы читались всему отделению, для теоретиков и экспериментаторов были отдельные спецкурсы (для экспериментаторов – Григорова, Эстулина).

На отделении режим секретности был снят, наверно, в 1954 г. До этого тетради для лекций и практикумов брали – сдавали в 1-ый отдел, ходили в крыло НИИЯФ по дополнительному пропуску, охранник сидел и на 5-ом этаже перед входом в НИИЯФ.

Отбор студентов на отделение Строение вещества прошел после первого курса без внимания к их пожеланиям. На отделение были зачислены те, кто не подавал заявление и не все были зачислены, кто изъявлял желание. Зачисленным на отделение выплачивалась повышенная стипендия и до 1955 года они были освобождены от занятий на военной кафедре (которые начинались у всех на 3 курсе) и от летних лагерей. Поскольку все ребята с других кафедр (да и девочки по желанию) занимались радиолокационной техникой, а мы – ядерщики – выпали из этих занятий и отстали, то нам ввели 150 часовой курс строевой подготовки и тактики, присвоили вместе со всеми младших лейтенантов и ВУС «спецподготтовка 55 г. при МГУ». Когда из любопытства много лет спустя в военкомате интересовались, что означает наша ВУС, нам отвечали: вы сами должны знать, чему вас учили.

Придя летом 1956 г. на практику в ФИАН, мы столкнулись еще с жесткой системой охраны: пропуска не выдавались на руки, а входя на территорию ФИАНа через проходную нужно было назвать номер своего пропуска, который хранился в проходной. Чтобы пройти из главного здания в правое крыло, где располагалась Лаборатория Франка, надо было еще раз предъявлять пропуск. В самой же лаборатории режим (который застал Ю.С. Язвицкий) сдачи рабочих журналов в 1-ый отдел был отменен. Лаборатория Франка имела несколько каскадных нейтронных генераторов и ЭГ. В генераторах в качестве выпрямителей использовались стеклянные рентгеновские трубки, ускорялись протоны и дейтроны – нейтроны генерировались в реакциях (14 МэВ) и (2 МэВ). Выход нейтронов достигался до 1/сек. Мишенные комнаты и пульты располагались в полуподвальном этаже, а на первом этаже были кабинеты и комнаты для генераторов. Как студенты мы не были тесно вовлечены в жизнь лаборатории и, конечно, не могли понять, охватить все научные задачи и взаимосвязи между сотрудниками. Электроника была полностью на лампах и собственной разработки в группе Штраниха. Было уже создано несколько 20-ти канальных анализаторов с неоновыми пересчетками или на декатронах. Мы не участвовали в семинарах и обсуждениях, которые проходили в кабинетах И.М. Франка и Ф.Л. Шапиро, поэтому не вкусили по-настоящему научного духа лаборатории. У нас не было и общения с И.М. и Ф.Л. в стенах ФИАНа. После трояка, полученного мной на экзамене по нейтронной физике, Ф.Л., помнится, в коридоре произнес успокоительные слова в духе «не оценка определяет знания». Пультовая свинцового куба была рядом с нашей (я работал в группе Нефедова у Ролана Мусаэляна), мы туда заглядывали и уже там познакомились с Ю.П. Поповым и Вадимом Поповым. Еще в лаборатории был Николай Попов, так что я на время пополнил «клан» Поповых.

В кабинете Ф.Л. побывал только при защите диплома, – это была малюсенькая комнатка со столом, несколькими стульями и доской.

Вспоминаются два «глобальных» события. Первое – обход лаборатории Скобельцыным в сопровождении Леонтовича, который привлёк к себе внимание тем, что он был в валенках. Пребывание Скобельцына и Леонтовича в пультовой - измерительной комнате нашей группы не было «зрительным», – они просили рассказать об эксперименте, рассматривали анализаторы и просили пояснить, как они работают. Потом наши коллеги нам пояснили, что Скобельцын обязательно раз в год обходил все лаборатории и научные группы ФИАНа.

Второй эпизод – посещение ФИАНа Дж.Юзом – известным физиком из Брукхэйвена, первым в мире применившим метод времени пролета для измерений нейтронных сечений. Юз побывал на нейтронных генераторах, сопровождал его в качестве гида-переводчика Ф.Л.. Потом в актовом зале был общеинститутский семинар, на котором Юз рассказывал об измерении нейтронных сечений с использованием механического селектора.

✦

Дубна «началась» в ФИАНе, куда с Г.С. Самосватом пришли на практику в августе 1956. Попали под опёку Ю.С. Язвицкому. Упущу эпизод, как мы с Самосватом просидели час или больше перед осциллографом, пытаясь догадаться, какую ручку надо щелкнуть, чтобы его включить.

В начале 1957 г. началась дипломная работа, там же в ФИАНе в лаборатории И.М.Франка. К тому моменту И.М. был назначен директором вновь созданной лаборатории нейтронной физики в только что образованном ОИЯИ, а Язвицкий с 1 февраля 1957 стал одним из первых её сотрудников. Не успели еще вникнуть в дипломную работу, как нас с Самосватом на лестнице перехватил Ю.С., продолжавший бывать в ФИАНе, и стал уговаривать после окончания университета ехать на работу в Дубну, объясняя, что он может подать на нас заявку к распределению. Тут же на лестнице мы дали согласие.

Побывали на Старо-Монетном (в ГКАЭ) у Тишкиной, которая занималась распределением молодых специалистов в институты и предприятия Средмаша. Сам акт распределения на физфаке прошел формально: комиссия подтвердила – мы едем в Дубну. В деканате мне передали, что меня приглашают в отдел кадров ОИЯИ что-то исправить в анкете.

И вот мы с Самосватом 25 октября 1957 г., следуя объяснениям старшекурсников уже работавших в Дубне, рано утром с Ленинских гор отправились на Савеловский вокзал, сели на электричку до Дмитрова и, замешкавшись на привокзальной площади, не находим ПАЗик ОИЯИ, который должен был встретить нашу электричку, – он уже отбыл. Потолкавшись какое-то время на площади, обнаруживаем автобус, который отправляется на Большую Волгу. Оттуда, сверкая голыми пятками, через пустырь вдоль железной дороги добираемся, прежде всего, до галантерейного магазина (торгующий теперь золотом) и первым делом покупаем носки. Затем уже в новых носках ищем отдел кадров. Оказалась претензия к моей анкете состоит в том, что в ней не указано место рождения матери. Поскольку я его не знал, то компромисс был найден в том, что я вписал, где мать похоронена. Перед отъездом посетили столовую «Дружба» с красивым буфетом, столами, покрытыми скатертями, и милыми официантками. Так состоялось знакомство с Дубной.

В солнечный морозный день 4 марта 1958 г. со студенческими пожитками прибыл на постоянное жительство в Дубну. Переночевав на свободной койке в общежитии на Моховой 6 у своих однокурсников, утром, идя в отдел кадров, на улице Мира в окружении высоких сугробов встретил Ю.С. Язвицкого, приветствовавшего меня в духе: «загулял, заждались, давно пора». Быстро написав в отделе кадров заявление на имя И.М. Франка, с нетерпением стал ждать вызванного для визирования главного инженера. Пришел С.К. Николаев, посмотрел заявление и заявил, что я ему не нужен, что у него есть уже один Попов. В растерянности я сумел только пробормотать:

- Как же так? Меня Язвицкий ждет на работе.

Недоразумение как-то развеялось, заявление было подписано, с Уставом ОИЯИ был ознакомлен, направление на поселение на Моховой 6 было получено, и я отправился на площадку ЛЯП.

Ю.С. Язвицкий, В.П. Алфименков, В.Н. Ефимов, кореец Ким Хен Бон, болгарин Васил Христов, да мы – зелёные: Г. Самосват, В. Голиков, В. Лущиков, Ю. Таран, два лаборанта – Н. Паженцев и В. Терентьев и три полупустых комнаты – так начиналась физика в ЛНФ. А всего было около 10 комнат в старом 3 корпусе ЛЯПа на всю нейтронку и много, много всяких срочных дел.

Утверждаю, что первый семинар ЛНФ состоялся 11 марта 1958 г. В.Н. Ефимов, волнуясь, рассказывал, что такое нейтронные резонансы и как их можно описать формулой Брейта-Вигнера.

Срочных дел было много, т. к. ожидалось, что строительство реактора ИБР-1 будет завершено к концу года. Однако строящиеся здания 43, 44 и нейтроновод еще находились за территорией площадки. Оптимизм не иссякал. Лаборатория росла день ото дня. С помощью Т.В. Ануфриевой бурно шло получение всяких приборов. В августе заработал первый вариант жидкостного сцинтилляционного детектора, и были зарегистрированы первые нейтроны, оставалось к пуску реактора превратить его в самый большой в мире…

Первый субботник около 43 здания состоялся 9 августа. В ту пору строители вполне справлялись самостоятельно, да и прорабом на ИБРе был будущий административный директор ОИЯИ В.Л.Карповский.

Работа не мешала сердечным делам. 19 июля в «Дружбе» отыграли свадьбу Жоры и Светы Самосватов, там же в конце года состоялась свадьба Васи и Аллы Голиковых. Главное, молодожены сразу обеспечивались своим «углом» – комнатой. Соседи – свои сослуживцы-товарищи. Часто проходили переселения, т. к. с появлением детей семьи расселялись в отдельные квартиры.

1958 год памятен пятидесятилетием Ильи Михайловича и присуждением ему вместе с Таммом и Черенковым Нобелевской премии. С юбилеем Илью Михайловича поздравили наличествующие сотрудники (многие были в командировках), выстроившись в коридоре третьего ляповского корпуса, поднеся ему скромный письменный прибор. А факт присуждения нашему директору Нобелевской премии был прочувствован и осознан много позже.

С момента появления в лаборатории Ю.С. Язвицкий определил меня на разработку жидкостного сцинтилляционного детектора нейтронов. Начинали все с нуля – голого стола и чистых рук. А затравкой была статья американцев с участием Боллингера. Вспоминается, как в один из приездов Ф.Л. Шапиро в Дубну мы сидели вдвоем за столом и он помогал мне понять басурманскую статью с описанием их детектора. Детектор у них был маленький, но даже с ним у них была проблема, как вытащить импульсы от нейтронов из шумов фотоумножителей. У нас трубы на пучках имели диаметр 40 и 80 см, вот и возникла цель – сделать детектор как можно большего диаметра. Стало ясно, что надо использовать несколько ФЭУ и совпадение сигналов от них, подобрать отражатель на стенки контейнера для качественного светосбора, придумать, как герметично крепить ФЭУ к контейнеру. Э.Н. Каржавина, пришедшая осенью 1958 г., взяла на себя поиск и исследование разных отражателей и клеев для нанесения достаточно прочных слоев отражателя. Были исследованы разные типы сцинтиллирующих добавок, пришлось самим синтезировать боросодержащую добавку для сцинтиллятора (чем занимались И.М. Столетова и Л.А. Филимонычева).

Между физиками и радистами с самого начала установились тесные и дружеские отношения. Вся электроника к детекторам разрабатывалась и изготовлялась в лаборатории. Радисты вместе с физиками просиживали у стоек при налаживании детекторов. В.И. Чивкин, Б.Н. Соловьев, Г.П. Жуков, В.Н. Замрий, В.Д. Шибаев, Б.Е. Журавлев и над ними «круговращатель» Г.И. Забиякин, постоянно заряженный энергией и держащий всё на своих ниточках. Рождение измерительного центра ЛНФ (первого в ОИЯИ) во многом обязано Г.И. Забиякину. Годы сооружения и пуска ИБРа, постановки первых экспериментов окрашены в памяти неповторимой обстановкой всеобщего содружества: конструкторского бюро, служб эксплуатации реактора, мастерских, радистов, физиков, – эти подразделения со временем структуировались в отделы и сектора. Директор И.М. Франк, может быть для многих незаметно, «правил» (как «царь» у Р.В. Харьюзова в стихах) всем, главный инженер С.К.Николаев въедливо вникал в технологические службы, – и жизнь всей лаборатории, постепенно усложнясь, всё целеустремленнее направлялась на решение научных задач, а у сотрудников, так мне сейчас кажется, развивалось ощущение принадлежности единому организму, занятому не только работой, но и заботой о душах его членов (жилье, спорт, культура).

Как не вспомнить первое приобщение к «вычислительной» технике: диск из оргстекла с рисками, вращающийся на подшипнике – одно из первых детищ конструкторской мысли и нашей мастерской. Раскрутишь как волчок, потом – хлоп его рукой и смотришь, на что показывает риска. Таков был прототип теперешних ЭВМ. На этом волчке И.И. Шелонцев методом Монте-Карло провел расчеты спектра нейтронов реактора после парафинового замедлителя.

К 1959 году лаборатория уже здорово разрослась, число сотрудников достигло 75 человек. Началось многолетнее сотрудничество с нашими химиками И.М. Столетовой и Л.А. Филимонычевой, которые сидели тогда в ЛВЭ. Туда же переселился Б.Е. Журавлев для разработки нового 1000-канального анализатора. Пользовались любыми помещениями в других лабораториях. Кое-что удалось получить в новом корпусе МЗИ – ЛЯРа.

ИБР не запустили и в 1959 г., но зато в конце года начали переселяться в первое родное помещение – здание 44. В это время комендантом был И.Я. Коломоец, пришлось с ним заниматься комплектацией мебели. В начале 1960 г. завершался монтаж пульта ИБР-1, в котором участвовали почти все наши лаборанты. В 44 здании часто можно было увидеть Д.И. Блохинцева. Перед пуском В.Д. Шибаев привез из Обнинска первый 1000-канальный анализатор. Мы с ним проводили его испытания, а по ночам использовали для проверки частоты оборотов диска реактора. Затем на этом анализаторе были получены картинки формы нейтронного импульса ИБРа, ширина которого волнительно сокращалась от 300 до 36 мксек по мере подъема регулирующих органов реактора. Почти такую ширину предсказывали и расчеты. Это был первый триумф.

Вспоминается приезд в Дубну Нильса Бора и его посещение лаборатории. Физики собрались в кабинете Ильи Михайловича, чтобы посидеть рядком с великим ученым, родившим квантовую механику – «атом Бора». Интересно было его встретить рано утром, одиноко гуляющего по городу.

В 1961 г. начались первые измерения на ИБРе. Сами измерения были «хорошо» автоматизированы: механический таймер в заданное время выключал анализатор, счетчики и включал мощный звонок, чтобы разбудить дежуривших у физического пульта. Обработка тоже достигала «высокого» автоматизма. Десяток бумажных лент с цифрами аккуратно раскладывались и выравнивались на столе, метровой линейкой выбирался нужный канал. Один диктовал, а другой нажимал клавиши на механической счетной машинке и записывал суммарный результат. Да обязательно процедура повторялась еще раз или более до совпадения результатов.

Какая же команда сложилась под руководством Ю.С. Язвицкого, отвечающая за полные сечения? Э.Н. Каржавина, китайцы Ван Най-янь и Яо Чу-чуань, венгр Имре Визи, румынка Татьяна Стадников и лаборанты – М.С. Язвицкая, Н.Г. Паженцев, В.И. Журавлев, А.П. Чайников, А.В. Дмитров, Л.Г. Попова.

Нельзя физически и психологически вместить на бумагу связные воспоминания о большом пути, пройденном лабораторией. Остановимся на некоторых эпизодах, которые не столько существенны для передачи значимости прожитого, сколько могут дать представления об «атмосфере» (как о ней рассуждал у Л. Толстого капитан Тушин) ушедшего времени.

Уже весной 1958 года молодежь была привлечена в заявочную кампанию на 1959 г. Ах, уж эта проклятая плановая система! В лабораторию из отдела снабжения ОИЯИ поступили брошюры, содержащие перечень (с ценой), выпускаемых в СССР приборов и материалов, по многим направлениям. Вот и сидели командой в течении нескольких дней, отмечая что и сколько заказать на следующий год. Заявляли электронные приборы, радиолампы и радиодетали, ФЭУ, химикаты и резины, кульманы и спецодежду, трубы и прокат и т. д. и т. п. И получали,  в 1959 году у Т.В. Ануфриевой был завален склад, во всех комнатах наделали полки, чтобы разместить получаемое оборудование. Да, электронные приборы не все были на современном уровне, но высоковольтные выпрямители прослужили верой и правдой десятилетия…

Запомнился момент, когда, казалось бы, уже отлаженный детектор для измерений был установлен на пучок, чтобы начать измерения пропускания серебра, и вдруг пошли такие шумы-наводки, что нейтронов стало «не видно». Спасение нашел корейский сотрудник, угадавший, какую точку блока предусилителей надо заземлить…

Проводили измерения пропускания хлора. На очистных сооружениях нам до высокого давления заполнили наш образец – баллон диаметром ~30 см и длиной ~ 150 см. Поставили его на пучок, начали измерения и вдруг при очередном выдвижении образца из пучка почувствовали запах хлора. Сообщили о ЧП инженеру по ТБ А.Т. Медведеву. Вместе с ним стали, спрятавшись подальше от измерительного павильона, гадать, что делать, выглядывая из-за угла лабораторного корпуса, не появился ли из домика «бурый дым». Наконец решили вызвать пожарников. Приехала пожарная машина, один из пожарников спокойно и уверенно зашел в домик, вынес баллон с хлором, вместе донесли его до мастерской, возле которой нашли большую посудину с водой. Пожарник опустил баллон в воду, сунул в нее руку и открыл вентиль баллона, - вода побурлила и проблема была решена…

Спорт и туризм сопровождали нашу жизнь. На общественных байдарках выплывали на Дубну даже на выходные дни. В первых межотдельских футбольных матчах на воротах за эксплуатацию стоял С.К. Николаев, а за физиков в нападении играл В.И. Лущиков. А как страстно С.С. Паржицкий отбивал лопатой шайбу от защищаемых ворот! Какие волейбольные баталии разворачивались около лабораторного корпуса! Уже у многих появились дети, и надо было успеть их забрать из яслей или детского сада до их закрытия…

Е. Кулагин и Л. Буц (Попова), выполняя поручение комсомола, организовали в 44 здании на лестничной площадке второго этажа книжный киоск. Около окна стоял стол с разложенными книгами и ящичек для денег, – торговля книгами шла на самообслуживании. Книги регулярно привозились из книжного магазина на прикрепленной к ЛНФ машине. (А сегодня мы устанавливаем замки на туалеты, чтобы не воровали ручки с дверей. Стыдно, товарищи!)

✦

Собрание коллектива лаборатории - типичный, характерный пример из жизни лаборатории в советскую эпоху: руководство публично перед коллективом, вернее, совместно с коллективом, подводило итоги и намечало планы, ставило задачи. И.М. ежегодно выступал на открытых партийных собраниях. Комиссия партбюро обязательно готовила решение и поэтому встречалась перед собранием с И.М., а до него с руководителями подразделений лаборатории. Собрания проходили в конференц-зале, собирали много сотрудников. При обсуждении высказывались всегда критические замечания и предложения. Такие собрание были неким вече в жизни и деятельности лаборатории, способствующее утверждению духа единства коллектива в научно-производственной и социальной сферах. Важную роль играла «смычка» партбюро и профкома лаборатории, партбюро занималось подбором кадров на общественные посты не только в партийной организации, но и в профсоюзе. Профсоюз занимался организацией соцсоревнования между подразделениями лаборатории, подводил совместно с дирекцией итоги, готовил кандидатуры на доску почета ЛНФ и ОИЯИ, которые утверждались на директорских совещаниях. Через профсоюз проводилась культурная и спортивная работа, контроль техники безопасности, распределялись путевки в дома отдыха и санатории, детские путевки в лагеря, места в детских учреждениях. Шевелились в этих направлениях цехкомы подразделений.

Партбюро постоянно отслеживало производственные вопросы, которые регулярно обсуждались в цеховых организациях и на партбюро лаборатории, проводились тематические собрания. И.М. всегда был открыт к контактам с партбюро и профкомом. На регулярных еженедельных директорских совещаниях обязательно присутствовали секретарь партбюро и председатель профкома (и даже секретарь комсомольского бюро!) Еженедельные совещания проводил В.И. Лущиков, ученый секретарь вел их протоколы. Работы в КБ, мехмастерских, в отделе радиоэлектроники велись по квартальным и месячным планам по установленным дирекцией квотам для подразделений или задач.

В результате участия парторганизации и профсоюза в жизни лаборатории происходило пересечение и взаимодействие сотрудников из разных подразделений. Формальная, как тогда казалось, деятельность по организации соцсоревнования теперь вспоминается как полезный механизм поддержания неформальных контактов, связей, взаимодействия между подразделениями, службами и людьми. И без разговоров о рубле! Регулярный выпуск стенгазеты «Нейтрон» был также атрибутом единения лабораторного организма. А И.М. был «маткой» этой семьи, имея доверенных лиц на ключевых постах: Язвицкого, Лущикова, Николаева, Останевича, Пикельнера, Ананьева, Руденко, Ветохина,, Воронкина, Жукова, Воронова, Мацуева, Сергеева, Маркелова…

Помимо еженедельных совещаний у В.И. Лущикова, на которых обсуждались текущие вопросы, И.М. регулярно проводил совещания по более важным стратегическим проблемам. Во всех таких совещаниях тоже участвовали секретарь партбюро и председатель профкома. При партбюро работала научно-производстввенная комиссия по плану, охватывающему наиболее важные направления деятельности лаборатории, который согласовывался с дирекцией. Важную роль играли и принятые планы загрузки КБ, мастерских, отдела электроники, технологических отделов (МТО, ЭТО). Всё выше перечисленное формировало чувство ответственности за дела лаборатории у большинства сотрудников, вовлекало их сознательное соучастие в научно-производственной жизни. Можно вспомнить проекты, которые были общей задачей всей лаборатории: пуск ИБР-1, запуск микротрона, создание бустера ИБР-30 +ЛУЭ-40, развитие измерительного центра, создание физических установок КДСОГ, МУР, ПОЛЯНА, сооружение ИБР-2, работы по ЛИУ-30. Большое значение постоянно придавалось созданию детекторной и цифровой электроники. Роль директора во всех делах была определяющей: им осуществлялась расстановка кадров, поддержка и развитие инициатив ведущих специалистов лаборатории, на нем лежали заботы о взаимодействии с центральной дирекцией, Госкомитетом, с ведущими учеными из стран-участниц. И более 30 лет И.М. как капитан корабля успешно вёл лабораторию в научном плавании, обходя сложности и острые коллизии, сопутствующие всегда большому делу. Поэтому имя И.М., присвоенное лаборатории, отражает реальность прожитого, а попытка присоединить имя Ф.Л. Шапиро воспринимается мной как конъюнктурная субъективность уважаемых коллег. Ф.Л. был прекрасный физик и замечательный человек, но ему не суждено было исполнить роль капитана ЛНФ, несшего ответственность и получавшего шишки за деятельность ЛНФ и жизнь ее коллектива. И.М. и Ф.Л. сыграли в истории лаборатории большую, но разную роль.

Нейтронные школы в Алуште!.. Не знаю деталей рождения этих школ. В 1966 г. в стенгазете «Нейтрон» была моя заметка – крик души молодого «ученого», закопавшегося в методических мелочах, в которой была и мольба о школах. То, что подготовкой первой школы занимался лично И.М., могу засвидетельствовать с уверенностью. Мы сидели с Э.Н. Каржавиной в одной комнате, а ей И.М. доверил исполнять роль секретаря оргкомитета. И.М. часто спускался в нашу комнату, чтобы обсудить с Э.Н. состояние дел – переписку с международным отделом, с приглашаемыми участниками – лекторами. Первая школа по нейтронной физики прошла в Алуште в мае 1969 г. По-видимому, ЛНФ подала пример проведения школ лабораторий ОИЯИ в Алуште. Удивительные красоты Крыма, удобное проживание и проведение лекций в уютном зале с вместительным холлом и балконом с видом на море. Среди лекторов – гранды мировой науки того времени: Сэйлор, Паолетти, Жакро, Майер-Лейбниц, Кёстер, Шалл. Соцветие физиков из всех ведущих центров СССР: ФЭИ, Курчатовского института, ИТЭФ, ИЯИ (Гатчина), ИЯИ (Киев). Эта школа заявила об открытости ЛНФ для широкого сотрудничества в области физики конденсированных сред. И.М. был центром, вокруг которого происходили все движения и контакты. Ф.Л. на этой школе вспоминается задумчивым, не чурающимся уединения. Запомнилась встреча с ним, гуляющим на винограднике под Кастелем. С какой лекцией выступил Ф.Л. на первой школе? Не помню. Следующая школа в Алуште проходила в 1974 году уже без Ф.Л.

Связка И.М. – Э.Н. по делам школы и Ученого совета (секретарем которого Э.Н. была) продолжалась до отъезда Э.Н. в Москву. И.М. сам заходил к нам в комнату, садился на стул между нашими столами и в свой неспешной манере вел беседы с Каржавиной о текущих делах.

После ухода Д.И. Блохинцева с поста директора ОИЯИ и прихода на его место Н.Н. Боголюбова, институт погрузился в полосу обюрокрачивания: был один ученый секретарь ОИЯИ – появился целый отдел НОГУС (как А.М. Гворов оговаривался: «межногус»), появился отдел труда и зарплаты, в ОИЯИ ввели квартальные темпланирование и отчетность,: как в институтах Средмаша. Суть этой системы была сугубо бюрократическая и ЛНФ во главе с И.М. оказалась единственной лабораторией, выступившей против этой затеи. Победа этой глупости была обеспечена приманкой поквартально премирования. В годовых и квартальных планах стали указывать почти или полувыполненные задачи и в отчетах рапортовать об их выполнении. И.М. остался при своем мнении о вредности такого темпланирования, но колесо бюрократии покатилось и катится до сих пор уже в виде такой надстройки как ПАКи, международный Ученый совет, «семилетки» и «нанотехнологии». Творчество ученых в этих условиях оказалось при отсутствии финансирования просто подавленным.

Авария на ИБРе-30, случившаяся в 197? году, произошла из-за нарушения синхронизации ОПЗ и механизма редких импульсов, В результате чего возникла сверхштатная критичность в одиночном импульсе, приведшая к выделению огромной энергии в этом импульсе и тепловому перегреву центральной части неподвижной зоны и разгерметизации нескольких ТВЭЛов. Эта авария не вызвала загрязнения реакторного зала и самих частей ИБРа, а привела к выбросу радиоактивных аэрозолей, которые были захвачены фильтрами, так что в здании реактора и вокруг него радиационный фон остался на уровне естественного. Но работать с поврежденными ТВЭЛами было нельзя и потребовалась их замена. Реакция Н.Н. Боголюбова на аварию была резкая и, как мне рассказывал И.М., Н.Н. в своем кабинете топал ногами. Рассказывал мне об этом И.М. как представителю партбюро во время обсуждения заключения комиссии по расследованию причин аварии. Как помнится, был сделан вывод, что отказал окислившийся конечный выключатель. А я стал уточнять, не следует ли это указать в вину В.П. Воронкину и его службе, проводивших последний ППР. И.М. однозначно категорически заметил, что сводить случившееся к чьей-либо персональной ответственности он не намерен, никого подставлять не будет, и объясняться к Н.Н. больше не пойдет: «а то опять ногами топать будет».

Ноша секретаря партбюро оказалась для меня очень тяжелой и напряженной, наложившей груз ответственности за многие стороны жизни лаборатории. К концу года пребывания на этом посту, было сильное желание его покинуть. Секретарь парткома ОИЯИ И.Н. Семенюшкин, с которым я поделился своим настроением, забеспокоился: «а обсудили ли вы этот вопрос с И.М., кого вы можете предложить на свое место?» Разговор с И.М. был долгим. Названные мной две кандидатуры на пост секретаря партбюро вызвали у И.М. резкие возражения: первая кандидатура склонна к формализму, да связана с КГБ (такой откровенный «минус» меня, конечно, очень удивил), а у второй кандидатуры присутствует явный зуд поруководить. «Так что, А.Б., смену вы себе не подготовили и придется вам остаться». После такого объяснения с И.М. Семенюшкин, узнав, по-видимому, мнение И.М., не дал «добро» на мой уход. Партийная дисциплина. Общественная дисциплина ответственности за жизнь коллектива, за исполнение стоящих задач. Этот фактор и был стержнем морального духа советской эпохи – «всё вокруг моё», за всё я в ответе. Конечно, присутствовали крайности: перехлест в сторону жесткости и требовательности по отношению к отдельной личности и наличие людей, больных индивидуализмом – эгоизмом вплоть до преступных деяний ради себя любимого.

И.М. Боголюбов, Балдин не были членами партии, но, вспоминая о них и ушедшем времени, ясно осознаешь, что это были люди государственной ответственности. В этом отношении показательны мои беседы с А.М. Балдиным. Вспоминаю не раз беспокойство И.М., когда он, уже отправленный в почетные директора, сетовал, что лабораторная «общественность молчит», что она не оппонирует деятельности молодого директора. Прошедшие подвижки в жизни института и лаборатории подавно демонстрируют, что роль общественности, научной общественности сведена к нулю. А все взаимоотношения деловые и социальные переведены на рубль.

Обращаясь к образу И.М. следует вспомнить и чисто человеческие его черты. Удивительную скромность обустройства быта в Дубне и в Москве: отсутствие современной мебели, ее простота вплоть до солдатской кровати. Очень редкие обращения к сотрудникам лаборатории с просьбой помочь решить мелкие домашние проблемы. Какой контраст с новым директором, переделавшим многое в полученном коттедже силами лаборатории! Любовь к кошкам, к птичкам: в кабинете приоткрытое окно, чтобы могли залететь подкормиться синички. Елочная аллея с простенькими кормушками для белочек – И.М. давал П.А. Бодяко деньги, чтобы покупать для белочек орешки. Да и факт, что И.М. своим неспешным пешим ходом ходил на работу, переходил в другие здания Лаборатории? И теперешние руководители, снующие на работу и по площадке на автомобилях? Скажут такой темп теперь работы и жизни. А дел-то совершается намного меньше и в замедленном темпе! И потеряны контакты человеческого общения с сотрудниками. Почему-то вспомнилось лето 58 или 59 года, берег Волги и И.М., собирающий с Сашей байдарку, а погода какая-то хмурая… Уже с внучкой гуляю около старой гостиницы, встречается И.М. и проявляет интерес к внучке, старается ее разговорить и у него это легко получается. Академические именные бланки И.М., сколько сотрудников обращалось с просьбой оказать содействие в медицинских заботах. И.М. на бланке писал письмо в нужную клинику и это помогало.

Вот еще штрих к портрету И.М. – стихотворение Л.Н. Якутина:

И.М. Франку

Я не был с академиком знаком.

У нас пути – дороги разные.

Но с ним я встретился

На празднике одном,

То был поэта Блока праздник.

Я в честь его стихи читал

О девушке, что пела

В церкви, в хоре.

Стихам внимал

С волненьем зал.

Я это видел

В каждом взоре.

Но всё прошло.

Все разбежались вмиг.

И гул шагов

Вдали затих.

И только Франк стоит

Один

В проходе.

Он ждет меня,

Чтоб мне сказать

Не при народе,

А доверительно и лично,

Что он меня благодарит

За то, что я

Стихи прочел отлично.

Когда я вспоминаю этот эпизод,

Всегда напомнить

Слушателям рад:

Вот человек,

Который

Был велик и прост,

Для похвалы найдя

Слова и время,

Единственный

Из зала лауреат

Почетной

Нобелевской премии!

✦

Ф.Л. Шапиро

О спецкурсе Шапиро на отделении «строение вещества» услышал еще на первом курсе от Ю.А. Трояна, учившемся тогда на четвертом курсе. Юра Троян был братом моего друга-одноклассника, с которым мы вместе поступили на физфак. Общение с ним помогло втягиваться в студенческую жизнь. Его похвальное упоминание лекций Шапиро, вспомнилось, когда и мы начали слушать спецкурс Федора Львовича. Только с помощью студенческих записных книжек удалось восстановить в памяти, что было это на четвертом курсе.

С Ф.Л. были личные пересечения в ФИАНе, когда мы заглядывали в пультовую свинцового куба, он был председателем комиссии, принимавшей защиту дипломов. В Дубне Ф.Л. стал появляться в 1958 г, по-моему еще не получив назначения. Началась разработка жидкостного сцинтилляционного детектора. Английского я совсем не знал, Ф.Л. помог мне «прочитать» статью Боллингера с описанием такого детектора. В отличие от этого прототипа у нас были аппетиты сделать детектор большой площади под диаметр трубы строящегося нейтроновода. Сидели рядышком с Ф.Л. и он мне переводил наиболее существенные абзацы статьи. Позже уже как-то не было таких близких контактов по текущей деятельности, – её обсуждение проходило через Ю.С. Язвицкого, через него доходили для сотрудников нашего сектора мнения и советы Ф.Л. С супругой Ф.Л. – Софьей Матвеевной мы были знакомы еще по практикуму в НИИЯФ МГУ. Ф.Л. и С.М. были похожи в том, что в общении с ними тебя охватывало человеческое тепло, которое каждому затушевывает сложности жизни. Особенно приятно было согреться этим теплом в разгар банкета в кружке собравшихся вокруг Ф.Л. и С.М. Ф.Л. покорял своей простотой, можно сказать приземленностью. Хотя встречи чаще всего были случайны по дороге вдоль нейтроновода. (Ф.Л. ходил на работу через проходную за первым корпусом со стороны Черной речки. Уважали при Блохинцеве сотрудников, – работала днем такая проходная.) Во время таких прогулок Ф.Л. интересовался тем, что сейчас делаю, семейными делами. Было «столкновение» у газеты «Нейтрон», возвращаюсь из столовой в корпус, Ф.Л. стоит у газеты и читает мой крик загнанного «молодого ученого». От замечаний, высказанных Ф.Л., веяло недоумением: чего это я расхныкался.

Что было, то было: в заграничные командировки оформление проходило через комиссии парткома и горкома, писались характеристики, проводились беседы, к беспартийному сотруднику в пару подключали члена партии. Так в 1966 г. я поехал в двухнедельную командировку в Венгрию с Ю.М. Останевичем. У меня не было тогда совместных работ с венграми, поэтому личный интерес был только в знакомстве с тем, что делается в ЦИФИ. Поэтому при Останевиче я оказался в роли свадебного генерала. Правда, в отличие от Юры у меня были близкие знакомства с И. Визи, Б. Кардоном, Д. Кишем. Таких знакомств с венграми у Останевича тогда не было, поэтому неформальное общение с венгерскими коллегами больше шло через меня (побывали в гостях у Кардонов, Визи, Визи сопровождал нас в поездке в Дебрецен.)

Подобным образом я оказался в планах на поездку в Чехословакию вместе с Ф.Л. С физиками из Праги у меня никакого сотрудничества не было и перспектива быть просто сопровождающим при Ф.Л. меня удручила и я в партбюро заявил, что я ехать в Чехословакию отказываюсь. Ф.Л. встретил меня на лестнице и поинтересовался, почему я не хочу ехать с ним в командировку? Я ему так и объяснил: своих дел там нет, а быть праздным сопровождающим не хочу. Ф.Л. удивился и пытался меня настроить на поездку: «неужели вам не интересно посмотреть, какой институт в Ржеже?» Я уже не помню, с кем пришлось ехать Ф.Л. в Прагу.

Ф.Л. был членом комиссии по приему кандидатских экзаменов по физике. Тогда надо было к экзамену подготовить реферат на заданную тему. Ф.Л. предложил тему: методы поляризации нейтронов и ядер и проводимые с ним эксперименты. Реферат готовил серьёзно, копался в литературе, текст реферата нужно было напечатать и представить экзаменаторам за несколько дней до экзамена. С Наташей Яневой мы предстали в кабинете Ф.Л. перед комиссией из него самого и К.Я. Громова. Разговора по темам рефератов не было, а беседа шла по другим вопросам ядерной физики. Мы с Наташей немного «поплавали», но не испытали в присутствии экзаменаторов комплекса некомпетентности, а полученные нами четверки показались нам вполне солидными оценками.

Как-то оказался в кабинете Ф.Л. при обсуждении первых измерений И. Квитеком и Ю.П. Поповым с ионизационной камерой на нейтронном пучке с целью увидеть проявление n, α-реакции в резонансах. Измерения были неудачными – альфа-частиц в резонансах не было видно. Ф.Л. высказался в духе: раз не получается, надо измерения прекратить. Но прошло некоторое время, камера заработала и n, α реакция в резонансах, кажется, самария была наблюдена и направление изучения n, α и n, p-реакций стало на два десятилетия темой сектора Ю.П., наиболее активного, сплоченного и многочисленного в нашем отделе.

Вспоминается и такая черта Ф.Л: он мог пригласить к себе в кабинет, дать ссылку на заинтересовавшую его публикацию и попросить в ней разобраться. После обсуждения с ним результатов твоего «расследования», он мог предложить доложить эту работу на семинаре.

Ф.Л. был инициатором разработки поляризатора нейтронов на лантан-магниевом нитрате, посадив на эту задачу Ю. Тарана, В. Лущикова и супругов Драгическу. Был создан эффективный поляризатор нейтронов, к развитию установки и проведению на ней исследований были привлечены В.П. Алфименков, позже Ю.Д. Мареев и Л.Б. Пикельнер. С поляризованными нейтронами и ядрами были выполнены измерения спинов гольмия и эрбия. Ф.Л. на первом этапе плотно участвовал в этом эксперименте и обсуждении результатов, а в какой-то момент на очередном обсуждении озадачил всех вопросом: «что вы собираетесь делать дальше?» Рассказ В. Николенко об этом меня очень удивил. Удивил факт как бы устранения Ф.Л. от участия в этих исследованиях.

Да, Ф.Л. обладал способностью проявлять бурную энергию и подбирать команду из энтузиастов для реализации своей идеи, замысла. Так было с созданием установки для исследования только что открытого эффекта Мёссбауэра (Алфименков, Останевич, Стрелков, Т.Русков). Главной целью было наблюсти влияние гравитационного поля на квант. Однако на Западе опередили, и Ф.Л. от этой команды отошел в сторону. Только Останевич продолжил работы по использованию эффекта Мёссбауэра для изучения свойств конденсированных тел. Также оставил Ф.Л. в самостоятельном плавании группу, занимавшуюся исследованиями с поляризованными нейтронами и ядрами. Позже, правда, Ф.Л. предложил измерение магнитных моментов компаунд-состояний, а Останевич выдвинул идею изомерных сдвигов нейтронных резонансов. Последнее увлечение Ф.Л. – УХН и измерение с использованием их ЭДМ нейтрона. Возник проект «тристом», получивший приоритет в КБ, мастерских.

Заряженность на новую идею проявлялась у Ф.Л. постоянно. Опять как бы случайная встреча в коридоре: «Алик, вам не надоело заниматься параметрами резонансов? Появился аспирант из Еревана, не согласитесь вы с ним заняться магнитным рассеянием. В нём есть интересные вещи». Остался с резонансам, а ереванец Грачик достался Шарапову.

Болезнь Ф.Л. свалилась на лабораторию шоком своим грозным диагнозом. Успешная операция подала надежды.. Ф.Л. стал появляться в лаборатории, готовил доклад по УХН на конференцию в Америке. Увы, чудо выздоровления продолжалось недолго…

✦

Ю.С. Язвицкий

Наверно главное в памяти – люди. Так получилось, что после ухода Ю.С. Язвицкого в 1966 году на задачу проектирования и сооружения реактора ИБР-2, какое то время во мне жила обида: «бросил». Потом эта обида исчезла, а установившиеся с самого начала нашего знакомства теплые отношения, дополнились большим доверием при обсуждении непростых лабораторных проблем, да не только лабораторных, но и происходящего в стране. Так и живут рядом горечь и тепло памяти. Вспомним… Многие годы Юрий Сергеевич Язвицкий был заместителем директора ЛНФ. И исполнял он свои обязанности, как мне кажется, не по записи в приказе «ИО», а по заполненности жизни заботами о делах лаборатории и людях, переживаниями от неудач, неразрешимых проблем и конфликтов или бытовых затруднений сотрудников. Сколько эмоций выплеснуто в сторону «застойных» лет и «засидевшихся» кадров! Но вглядимся внимательнее в прошлое. За годы администрирования Юрия Сергеевича (а начинал он с начальника сектора) были сооружены ИБР-1, ИБР-30, запущены микротрон, затем ЛУЭ-40, ИБР-2, изготовлено оборудование для ЛИУ-30. Лаборатория выросла из трех десятков сотрудников до коллектива в 600 человек (была в ЛНФ и такая численность сотрудников). Строились технологические и лабораторные здания, сотрудники селились в новые квартиры, их дети устраивались в ясли, детские сады и школы… Постоянно развивалась методика эксперимента, вычислительная техника, все эти бурно-«застойные» годы Юрий Сергеевич вел множество научно-организационных и кадровых дел. Постоянно в его кабинете находились сотрудники, часто своей торопливой походкой он переходил из одного здания в другое по обширной территории ЛНФ.

Он многим был нужен, ждали от него решения или помощи, случались острые споры. Далеко не все вопросы он мог решить: и над ним был «царь» и непреодолимые обстоятельства. Конечно, хватало обид из-за его позиции, из-за того, что вопросы решаются не так, как «надо». Но для большинства было очевидно, что Юрий Сергеевич всегда болеет за интересы дела и готов выслушать любого. Да и взаимоотношения в коллективе были требовательные: на собраниях – партийных ли, профсоюзных люди могли «залепить» не в бровь, а в глаз. Пожалуй, в ту пору занимать такие посты было потруднее: не скроешься от ответственности перед людьми, и лозунг довлел «Все делаем общее дело», не «договаривались» наличными рублями из сейфа начальника как в нынешние времена. Не раз в сердцах Юрий Сергеевич говорил: «Все, уйду заниматься наукой». Думаю, чувство долга и совесть не отпустили. Сколько слышим: «незаменимых нет», – легки слова, а жизнь перестроечная, которая, увы, немало мути в человеческих характерах подняла, как раз и показывает, что не зря в старые времена люди на ступеньках выстраивались, а благодаря и своей энергичности, неординарности, способности сдюжить нелегкий хлеб ответственности за дело.

Жизненный путь Юрия Сергеевича типичен для его поколения и чем-то, конечно, индивидуален. Родился он в селе Воша Владимирской области. Самые первые впечатления связаны с домом деда – сельского священника. Детские годы прошли во Владимире. Он был единственный ребенок у родителей. Отец, в молодости поработавший на строительстве Транссиба, так и трудился чертежником, мать учительствовала. К окончанию школы семья перебралась в Калинин, поселились в маленьком домике с садом на тихой улочке. Война все перевернула. Школу все же в 1942 году закончил, сразу попал в военное училище, после него некоторое время служил инструктором в учебном полку, а затем минометная рота и фронтовые дороги по Венгрии и Австрии. (От Юрия Сергеевича узнал, что такое обозная болезнь).

В 1946 удалось добиться демобилизации и поступить на физфак МГУ. После окончания университета прошел аспирантуру при НИИЯФ, эксперименты проводил в ИТЭФ и ФИАН в лаборатории И.М. Франка. Он пригласил Юрия Сергеевича в Дубну в конце 1956 года в открывшуюся Лабораторию нейтронной физики. Сразу развернулись работы по подготовке экспериментальных установок, по инициативе Юрия Сергеевича и под его руководством разрабатывались жидкостные сцинтилляционные детекторы. Вскоре возглавил группу, которая провела исследования параметров запущенного ректора ИБР-1. Интенсивно велись исследования параметров нейтронных резонансов. Много внимания Ю.С. уделил освоению ЭВМ для обработки многоканальной информации. В 1965 году увлекся изготовлением германиевых детекторов. В 1966 защитил кандидатскую диссертацию и почти сразу принял предложение И.М. Франка курировать от дирекции проект ИБР-2.

…Потом были хлопоты со строителями, заводами, монтажниками, изготовлением сердца реактора – твэлов. Наступили физпуск и энергопуск, а вместе с ними было много-много других административных и общественных забот. Пришлось поработать в парткоме и горкоме. Именно поработать. Что-то отметая, как пустую суету, ко многим таким хлопотам Ю.С. относился серьезно, как к разумной и полезной форме нашего бытия, позволяющей лучше настраивать сотрудников на дело, налаживать взаимоотношения, а главное, продвигаться вперед. Он не любил резких поворотов, не одобрил хрущевское реформаторство. Зная мою расположенность к «новшествам» Хрущева, годы спустя при случае ехидничал: «Ваш Хрущев…» Перемены 1985 года Ю.С. воспринял очень настороженно. Запомнилось его предостережение: «Этот Горбачев еще дров наломает, попомните мое слово». Напряженную работу и повседневную суету (его присказка  «Драм кружок, кружок по фото, мне и петь еще охота») не выдержало сердце. Ю.С. свалился с инфарктом. Снова появившись на работе, быстро втянулся в привычный ритм. Новым была организация небольшой – для души – группы по исследованию гамма-спектров при захвате нейтронов.

В отношениях с людьми у Ю.С. всегда присутствовал интерес к их личным делам. Многие делились с ним семейными заботами. Нельзя сказать, что он был оптимистом, но тонус его настроения всегда был бодрым. Ю.С. был готов дать совет, как-то ободрить и утешить. Иногда он бывал ироничным, любил «подначивать». Слышалось: «Не зря у него такая фамилия – от язвы». Мало кто догадывался, что происхождение фамилии совсем другое. Как пишет Лев Успенский, Язвицкий происходит действительно от слова «язва», только имеющего во многих русских говорах значение «барсук».

…Был вечер пятницы. Ю.С. заглянул ко мне в комнату: «Ну, хватит сидеть, пошли по домам». По-весеннему светило солнце. Нам было по пути, шли быстрым шагом, весело балагурили, обсуждая последний номер «Науки и жизни». Дошли до угла его дома, с шутками распрощались. Утром поднял с постели звонок: «Только что скончался Ю.С.»…

Уходят годы, лаборатория живет непривычными хлопотами, но многое, чему отдал свои силы Ю.С., еще существует. Многие его сослуживцы, как и раньше, по утрам бегут на работу. Иногда тревожно и больно, что мы реже общаемся, реже вспоминаем прошлое и тех, кто был с нами. Что оставил Ю.С. после себя? Научные статьи, сад и двух сыновей…

Забвение – закон жизни? Или утешиться тем, что «хорошо, до сегодняшних трудностей не дожил», «легкой смертью ушел»? Нет, смерть Ю.С. – совсем неправильная. Рано ушел, ушел очень нужным родным, коллегам. С ним хорошо жилось и работалось, его не хватает. Наверно, в жизни просто не так уж много таких людей.

✦

Слово о радистах

Да, именно так «радисты» называли в 60-е годы прошлого века сотрудников сектора, а потом отдела, «радиоэлектроники». Теперь «радио» потерялось и осталось «электронщики»…

С момента монтажа реактора ИБР-1 и подготовки первых экспериментов разработка, изготовление и наладка радиоэлектронной аппаратуры, её обслуживание легло на плечи сектора-отдела радиоэлектроники. В успешном решении этих задач большую роль сыграл начальник этого подразделения Георгий Иванович Забиякин. Он занимался подборкой кадров, организацией их загрузки, определением направлений используемой элементной базы. В конце 50-х, когда шло становление лаборатории, промышленностью Средмаша выпускалась большая линейка приборов: блоков питания, усилителей, дискриминаторов, предназначенных для использования на предприятиях и в лабораториях. Однако, эти приборы по своим параметрам уже не удовлетворяли потребностям «нейтронки», поэтому наши радисты приступили к разработке своей аппаратуры, стараясь обеспечить унификацию для применения в разных экспериментах. В те годы вся аппаратура для управления, контроля реактора и для экспериментальных установок изготовлялась на радиолампах, номенклатура которых был обширна. На основе собственных разработок Г.И. Забиякину удалось организовать изготовление серии блоков на одном из предприятий в Киеве. Из этих блоков радистами собирались стойки для экспериментальных установок. В первых многоканальных анализаторах тоже использовались радиолампы. И если детекторная радиоэлектроника работала более-менее стабильно, то анализаторы требовали постоянного обслуживания. Эта необходимость привела к созданию измерительного центра с персоналом, обеспечивающим его круглосуточную работу. Тем более, с начала 60-х годов была разработана кабельная связь с Вычислительным центром института для передачи данных из анализаторов сначала на ЭВМ «Киев», а затем «Минск». Действительно, ламповые анализаторы часто «вылетали» и требовали замены радиоламп, которые предварительно тщательно отбирались. В то время у начальника Измерительного центра Г.Н. Зимина появился такой «инструмент» как крупный резиновый молоток, которым он обстукивал блоки анализатора в поисках неисправности. Непростая жизнь сменного персонала Измерительного центра нашла отражение в строках, пропетых на одном из лабораторных вечеров:

Черная стрелка обходит циферблат, -

Под анализатором радисты всё лежат…

Вспомним радистов, обеспечивших успешный старт научных исследований ЛНФ.

В.И. Чивкин, Б.Н. Соловьев, Г.П. Жуков, И.Морозов. Первый тысячеканальный анализатор обслуживал В.Д. Шибаев, второй аналогичный анализатор разработал Б.Е. Журавлёв, сменивший затем Г.И. Забиякина на посту начальника отдела. В развитие измерительного центра, детекторной аппаратуры и многомерных анализаторов внесли вклад В.Н. Замрий, В.Г. Тишин, И.П. Барабаш, В. Вагов, В.И. Приходько, К. Малышев, В. Владимиров, В. Неаполитанский, Н. Лузанов, А. Жаринов, В. Купцов, А. Батманов, Г.А. Сухомлинов, В. Ермаков.

Вспомним добрым словом и девушек – операторов ИЦ ЛНФ, без которых жизнь физиков была бы менее сладкой: Вера Петушковаа, Тома Брызгалова, Галя, ставшая Савенко, Таня, ставшая Хрыкиной, Маша Пепелышева, Света Александрова. С появлением КАМАК стала незаменима работа Тони Ежковой, Тани Журавлёвой.

В 70-е годы начала бурно внедряться полупроводниковая элементная база. Была разработана снова стандартная линейка детекторных блоков и изготовлена их серия в ЦЭМе. Они использовались много лет и до сих пор кое-где применяются. Появились анализаторы на полупроводниках – «Тензор», свои разработки временных и амплитудных кодировщиков.

Сначала Измерительный центр размещался на 2-м этаже лабораторного корпуса ЛНФ, затем был перемещен на третий этаж пристройки к нему. Здесь уже появилась у нас своя ЭВМ БЭСМ-4, на которой архивировались все данные с анализаторов и проводилась их обработка. Потом приобрели PDP-11, установили терминал для выхода на CDC-6200, стали появляться малые ЭВМ, используемые для отдельных экспериментов. К 1985 году было построено отдельное здание для Измерительного центра. Начальник отдела Г.П. Жуков, сменивший заболевшего Б.Е. Журавлева, проявил много сил и энергии, чтобы обеспечить проектирование и освоение нового здания, в котором были предусмотрены отдельные помещения для каждого измерительного модуля, – простор, удобства, использовались надежные ЭВМ СМ-3 и СМ-4, и радистам работалось более спокойно. Да и физики могли надежно проводить свои измерения сутками без сбоев. Но скоро пришли еще лучшие времена – с появлением персональных компьютеров и стандартов КАМАК и ВМЕ электронная аппаратура стала еще боле надежной и компактной, стало забываться слово «радисты», прижилось новое – «электронщики», которых в лаборатории становилось всё меньше, перестал существовать и отдел радиоэлектроники. Но, увы, потребность у физиков в электронщиках теперь только обострилась, в электронщиках квалифицированных и преданных служению науке «нейтронки».

Развитие измерительной и вычислительной техники постоянно шло в ногу со временем, а в масштабах института, опережая другие лаборатории в развитии измерительных центров. Незабываемы и отношения, установившиеся между радистами и физиками. Готовность откликнуться за запросы-просьбы физиков со стороны радистов теперь могут казаться удивительными: прийти поздно вечером по телефонной просьбе и почить анализатор – было обычным, казалось естественным. Или разработать и изготовить какой-нибудь блок для физика без проволочек на оформление заказа через начальство, тоже было естественным. И дополнительные, сверхурочные усилия радистов на обслуживание потребностей физиков были бескорыстны, ничем не стимулировались, а отражали ауру «совковой» эпохи – мы жили сплоченным коллективом по правилам, как теперь пинают, отсталого «традиционного» общества. Спасибо тем людям, которые были членами этого коллектива и создавали атмосферу дружеского, не забываемого для участников сотрудничества.

Часто вспоминаю Г.П. Жукова, В.А. Владимирова, Г.Н. Зимина, отличавшихся самоотдачей и целеустремленностью в работе. Трудно без них представить все наши успехи в развитии экспериментальной, методической базы. Особенно дружеские отношения сложились с Владимиром Дмитриевичем Шибаевым, так рано ушедшим из жизни, но так много успевшим сделать для обеспечения экспериментов времяпролетной электроникой. «Богатыри – не вы»… Это и о нем, закончившем МАИ, начинавшем свои разработки с ламповых схем и освоившем в дальнейшем новейшую микроэлектронику. Он мог часами просиживать вечерами после окончания рабочего дня, добиваясь устойчивой работы аппаратуры. К нему можно было придти не только с вопросом, но и с просьбой срочно что-то придумать и сделать. И не надо было согласовывать у начальства или договариваться о «материальном стимулировании». Ох, мы были тогда, действительно, такими бескорыстными. Светлая память тебе, Володя…

✦

Знакомство с фотоальбомом «Глазами Туманова», изданным к 50-летнему юбилею ОИЯИ, подтолкнуло к мысли: с очень многими людьми, которые представлены на фотографиях, за 50 лет работы в институте приходилось встречаться. И не только видеть на трибунах, в президиумах, за столами советов, но иметь сними и личные контакты, разные – мимолетные или многолетние, которые оставили след в душе от общения с ними, память о колорите ушедшего времени. Возникло желание попытаться написать штрихи к их «портретам».

Наверно стоит начать с зарисовки Дубны, какой она вспоминается в 1958 году, когда мы выпускники физфака МГУ прибыли в город.

Административное здание ОИЯИ и сквер перед ним с фонтаном уже были. Надо сказать, что облик улицы Жолио-Кюри (первое название – Центральная) вообще не изменился. Дом культуры также стоял в окружении сосен, только он имел меньший размер – зрительный зал располагался в нынешнем малом зале. Площадь Мира со столовой «Дружба» и галантерейным магазином (ныне ювелирным) тоже уже существовала, только на углу на месте сбербанка стоял барак, в котором размещалось строительно-монтажное управление. Правее ДК, ближе к Волге находилась танцевальная площадка, привлекавшая молодежь в вечерние часы выходных дней. Память о ней осталась в фильме «Девять дней одного года». Набережная Волге была «дикой», но зато имелась лодочная станция, на которой лодки выдавались для катания. Вдоль берега в сторону 8-й школы стояли бараки, в которых жили строители. Гостиницы на Векслера и самой улицы просто не было. В конце Инженерной в березках стоял двухэтажный деревянный дом – учебно-консультативный пункт МИРЭА. 4-я школа существовала без двух домов напротив. По Инженерной нынешние дома стояли без «хрущовок» перед улицей Курчатова и дома перед магазином «Дубна», которого тоже не было. Улица Курчатова сохранила свой вид до Ленинградской, здесь она упиралась в улочку из деревенских домов, тянущуюся дугой по дороге на ЛВЭ до нынешнего здания городской администрации. Из больничного комплекса существовали здания детской поликлиники (в нем располагался стационар с родильным отделением) и женской консультации (в нем была поликлиника). На улице Блохинцева рядом с домом, где кулинария «Радость» на пустыре стоял деревянный одноэтажный промтоварный магазин, почти на против него на территории нынешней медсанчасти располагалось деревянное здание бывшего сельсовета. Пожарная часть и баня – старожилы, старая котельная еще напоминает о себе. За административным зданием ОИЯИ находилась ремонтная база автохозяйства, за которой в сторону Черной речки тянулся пустырь. На небольшой площади за «первым» магазином – «Россиянином» – «Пятерочкой» существовала небольшая площадь с пивным ларьком и остановкой автобуса с Б. Волги. Пространство от этой площади в сторону нынешней 9-й школы было занято группой финских домиков и бараков. База ОРСа существовала, но, конечно, не в таком застроенном виде, собирались сборные деревянные дома в начале теперешнего проспекта Боголюбова, строились и коттеджи по Лесной и Интернациональной. От леса перед ручьем Черная речка до железной дороги приютилась деревенская улочка с садами-огородами. За пересечением дорожек на «Тензор» и «Атолл» с Черной речкой находилась усадьба лесника. Вот такой была Дубна в 1958 через два года после своего рождения как административного центра.

Тогда казалось, что между институтским городком и Большой Волгой очень большое расстояние. Поселок Большая Волга располагался в районе «Русь» – «Орбита», состоял он из одноэтажных домиков. От стадиона ОИЯИ до канала тянулся лес, сухой и грибной, лес стал заболачиваться после прокладки новой дороги.

Под общежитие для молодых специалистов использовались два двухэтажных здания на перекрестке Инженерной и Мира и Моховая 6. Специалисты из стран-участниц селились в домах на Жолио-Кюри у нынешнего светофора, в одном из них было уютное кафе, в которое мы любили забегать завтракать с Моховой. Через Моховую 6 прошли почти все, поступавшие в ОИЯИ в 58 – 60 годах по распределению Госкомитета. На Моховой 6 тоже был хороший буфет с горячими блюдами и баночками крабов на витрине (вот запомнилось!).

Пересечения

Блохинцев Дмитрий Иванович

Будучи на старших курсах физфака МГУ, мы – студенты, конечно, слышали о Д.И., знали, что он читал раньше лекции, был известен его учебник по квантовой механике, но наш курс попал в другие «руки» – после «восстания» физфаковцев в 1954 г., - нам статфизику и квантовую механику читал Л.Д. Ландау. Когда пришла пора дипломных работ, то стало известно, что Д.И. возглавляет институт в Обнинске, где сооружена была первая в мире атомная электростанция. К моменту распределения Д.И. возглавил образованный в Дубне международный институт ядерных исследований.

Немногочисленный персонал ЛНФ в начале 1958 года был озабочен получением и освоением оборудования для сооружаемого первого ИБРа, а также подготовкой запланированных стартовых экспериментов. Группой физиков (В.П. Алфименков, В. Христов) велись расчеты ожидаемых потоков и спектров нейтронов, шли проверочные расчеты параметров нейтронного импульса (Ким Хен Бон), их зависимости от геометрических размеров вкладышей и скорости вращения. Поэтому были доступны первоотдельские материалы: отчет Бондаренко – Стависского о конструкции ИБРа и его проектных характеристиках, строительно-монтажная документация. Не было секрета в том, что автором идеи ИБРа является Д.И. и что по его настоянию было принято решение правительства СССР о сооружении ИБРа и Лаборатории нейтронной физики в создаваемом ОИЯИ. Д.И. предложил назначить директором ЛНФ И.М. Франка, своего бывшего однокашника по Московскому университету.

Интересно заметить, что с середины 40-х на Памире работала созданная фиановцами космическая лаборатория. Из фото-архива Майи Семеновны Язвицкой (которая, будучи лаборантом в ФИАНе, многократно участвовала в летних экспедициях) видно, что очень многие знаменитые советские физики побывали в Памирских экспедициях: В.И. Векслер (как руководитель), Зацепин, Флеров, Тамм, Гинзбург, Блохинцев, Н.Г. Биргер, М.И. Подгорецкий, Чувило, А. Любимов, Е.Д. Воробьев.

В 1958 – 1960 годах Д.И., естественно много внимания уделял сооружению ИБРа. Когда летом 1960 г. начались пусковые работы, он часто бывал в 44-м здании на пульте, а день выхода на мощность (23 июня) провел вместе с пусковой группой. Поздно вечером, после того как была достигнута мощность десятки ватт и измерена форма нейтронного импульса, полуширина которого составила 36 мксек, что соответствовало расчетному значению, Д.И. пригласил участников пуска в Дом ученых. Мы с В.Д. Шибаевым весь день на 1000-канальном временном анализаторе проводили измерения формы нейтронного импульса по мере изменения коэффициента размножения. Для этого использовались импульсы от пороговой камеры деления, в которой использовались слои тория (или урана-238, уже не помню), приготовленные в специально изготовленном боксе Ван Най-янем. Он же собирал и налаживал камеру.

Было уже около 23 часов, когда мы собрались в Доме ученых. В центре большого зала уже стояли сервированные сдвинутые столы. Нас-то и было человек двадцать, поэтому сохранилось впечатление несоответствия нашего застолья просторному залу. Получилось так, что за столом я оказался между Д.И. и его супругой Серафимой Иосифовной. Сначала мне, всего два года назад покинувшему стены МГУ, было стеснительно такое соседство. Но по мере провозглашения тостов, а главное, от простоты общения со своими соседями, стало тепло и уютно.

Была вкусна закуска

В тот вечер после пуска.

Личных встреч и общения с Д.И. почти не было. Вспоминается встреча на лыжне около «пика Тяпкина». Оказались стоящими рядом и наблюдающими за ребятами, скатывающимися с горки. Д.И. вытащил из кармана упаковку глюкозы с витамином С и стал угощать меня, советуя при этом всегда брать на лыжную прогулку такие таблетки – «для поддержания сил»… Несколько лет спустя недалеко от этого места в сосняке на лыжне оборвался жизненный путь Д.И. И проходя мимо этих сосен, всегда вспоминаю его образ.

Запомнилось обсуждение в кабинете И.М. Франка перед заседанием НТС списка кандидатур, выдвигаемых на государственную премию за создание ИБРа. Присутствие Д.И. внесло, как мне кажется, обыденность и спокойные тона в разговор. Потом отметил для себя: много раз приходилось Д.И. участвовать в выдвижении работ и их участников на высокие премии. В список для голосования было включено большее число фамилий, чем требовалось по положению о премии. После тайного голосования Ю.С. Язвицкий, не попавший в утвержденный список, при выходе из конференц-зала заметил: «а я знаю, что вы проголосовали против меня».

Эпоха директорства Д.И., а иначе то время и не назовешь, приходится на самый благополучный период жизни СССР. Она отмечена масштабными свершениями в экономике, промышленности и строительстве, культуре, которым были присущи стремительность, взаимосвязность всего происходящего. Вряд ли я идеализирую то время, когда вспоминаю, что общественная атмосфера была насыщена чувствами сопричастности в происходящем и ответственности – хозяина за все дела. Да и организация жизни ОИЯИ и Дубны были характерны для той эпохи: в структуру ОИЯИ входили жилищный фонд, детские дошкольные учреждения, медсанчасть, ОРС, спорт-культ учреждения, транспорт, пионерский лагерь, база отдыха на Липне, дом отдыха в Алуште. Все эти сферы управлялись дирекцией ОИЯИ, работники всех этих учреждений и подразделений объединялись единым профсоюзом. Чувство «хозяина», когда уже началась ломка той «тоталитарной» организации жизни, проявилось в таком мелком эпизоде. На нашем партсобрании, на котором присутствовал Д.И. как член парткома (или горкома) были затронуты вопросы городской жизни. Д.И. подал реплику «о безобразии», что по улице Жолио-Кюри поломали палисадники перед домами, в которых их жильцы разводили цветы, держали грядки с клубникой.

✦

Флёров Георгий Николаевич

О легенде-были, что Г.Н. своим письмом Сталину в начале войны поспособствовал началу работ в СССР по созданию атомной бомбы, ходили разговоры в студенческой среде физфака МГУ.

Начав работу в институте и поселившись в общежитии на Моховой, через несколько месяцев я остался один в четырех местной комнате, – мои товарищи Самосват, Лущиков, Квасников, поженившись, сразу получили комнаты и выселились. А ко мне стали подселять монтажников из Ленинграда, приезжающих на длительные сроки для работ на сооружаемом ускорителе МЗИ (много зарядных ионов) в Лаборатории ядерных реакций. С ляровцами сложились контакты по спортивно-общественной линии: первое время была общая комсомольская организация и объединенная футбольная команда, выступавшая на первенстве ОИЯИ.

Корпус ЛЯРа был построен раньше нашего лабораторного корпуса, и какое-то время сотрудники растущей ЛНФ находили приют в здании ЛЯРа. В первые же годы был образован совместный ЛЯР – ЛНФ Ученый совет по присуждению ученых степеней с сопредседательством И.М. и Г.Н., так что общение с ЛЯРом продолжалось. Стиль жизни ЛЯРа, задаваемый Г.Н., отличался от ЛНФ, и это обсуждалось, а именно жесткость Г.Н. в отношениях с коллегами. Ушли из Лаборатории главные инженеры Плюснин, Кузнецов, физики Поликанов, Карнаухов, Друин. Перешли в ЛНФ Матора, Замятнин. Импульсивность, экспрессия Г.Н. контрастировали на фоне спокойного, уравновешенного стиля общения И.М. с сотрудниками.

Секретарем Ученого совета была Э.Н. Каржавина, с которой мы вместе работали и сидели в одной комнате. Э.Н. делилась некоторыми моментами общения с Г.Н. Запомнился пересказ беседы, состоявшейся между Э.Н. и Г.Н. во время случайной прогулки на набережной Волги. Г.Н. поделился недоумением «почему И.М. приближает к себе евреев, а я предпочтение отдаю армянам, – талантливый народ».

Из личных контактов с Г.Н. вспоминаю два эпизода. В январе 1969 г. в Ереване проходила традиционная конференция по ядерной спектроскопии. В те времена конференции эти проводились ежегодно, собирали до 400 участников со всех уголков Союза. Проводились они на базе университетов в разных городах в зимние каникулы. Мне довелось участвовать в конференциях, проходивших в Ленинграде (дважды), Москве, Ереване, Риге, Киеве. На этих конференциях присутствовали корифеи советской ядерной физики: Грошев, Мигдал, Давыдов, Слив, В.Соловьев, Е.Инопин и др.

В свободное от заседаний время молодежь кучковалась для застольных развлечений. В один из вечеров дубненско-воронежская группа оккупировала винный погребок на центральной площади Еревана. Шумно и весело гудели за сдвинутыми столами. Рядом обосновалась компания теоретиков из ЛТФ. Гам и «дым коромыслом» заполнили небольшое пространство погребка. В какой-то момент потянуло меня подышать ко входу в погребок. Поднявшись по ступенькам к приоткрытой двери, стал свидетелем препирательства невидимых мной людей со швейцаром, который повторял: «свободных мест нет». Услышав за дверью знакомый голос, я выглянул в дверную щель и обнаружил Г.Н. с О. Немцем – директором ИЯИ АН УССР. Экспромтом стал втолковывать швейцару, что это опоздавшие наши товарищи, мы их заждались. Швейцар впустил новых посетителей. Уплотнились за столом, нашлись свободные два стула – Г.Н. и Немец влились в наше застолье. Потом в Дубне Г.Н. при встречах тепло здоровался со мной.

Другой эпизод. Сижу на работе, раздается телефонный звонок:

- Вас беспокоит секретарь Г.Н.. не могли бы вы сейчас подойти к Г.Н. У него совещание, он хотел бы, чтобы вы на нем поприсутствовали. Захожу в кабинет Г.Н. Он на своем председательском месте, еще человек пять расположились за длинным столом, упирающимся в председательский.

- А.Б.! Товарищи интересуются, нельзя ли в нашем институте проводить экспресс-анализ породы на предмет присутствия в ней золота. Нельзя ли использовать нейтронный пучок и время-пролётную методику, чтобы по пятивольтовому резонансу определять присутствие золота в предлагаемых образцах?

После обсуждения наших возможностей регистрации гамма-лучей при захвате нейтронов с энергией 5 эВ резонансом золота детектором, расположенным на базе 250 м. От реактора ИБР-30, приходим к заключению, что более перспективно использовать для возникшей задачи просто нейтронно-активационную методику на реакторе ИБР-2. Слишком низко содержание в породе золота, при котором считается возможным породу запускать в промышленный процесс его извлечения, и наши условия на ИБР-30 с использованием время-пролётной методики для анализа породы не пригодны.

✦

Балдин Александр Михайлович

А.М. читал курс теории ядра студентам – не теоретикам на отделении Строение вещества. Лекции проходили даже не в Малой физической аудитории, а рядом в помещении, которое использовалось для семинарских занятий. А.М. был молод, отличался от корифеев – лекторов спортивным видом. Знали, что А.М. увлекается альпинизмом. Вообще альпинизмом физфаковцы занимались серьезно, но, к сожалению, не обходилось без трагических ЧП. В наши студенческие годы за два последовательных сезона разбились преподаватели К.А. Туманов и Бланк, а затем погибла Н.Петухова (вела спецпрактикум на отделении), которую мама после этих ЧП уговорила на восхождение не ездить. Наташа поехал «просто отдохнуть» в Крым и там сорвалась с тропинки во время безобидной прогулки и погибла…

До развальных 90–х годов у меня не было личного общения с А.М., ставшим директором ЛВЭ. Но с появлением Д.Киша на посту директора ОИЯИ и после моего «вознесения» в секретари парткома института, А.М. сам инициировал беседы со мной, содержание которых привожу ниже.

✦

Беседа 24 декабря 1990

– Чья собственность основные фонды ОИЯИ? – Наша, СССР.

– Да, надо сохранить сейчас ОИЯИ.

– Действуют деструктивные силы внутри ОИЯИ, направленные на нанесение прямого урона интересам СССР (вплоть до сокращения валюты на поддержание библиотеки.) Киш научно несостоятелен, мафиозно нацелен против ЛВЭ, нуклотрона и инжекторного комплекса.

– Опора в Академии СССР? Осипьян – нет, Абрикосов – нет, Скринский – да, Марчук – да.

– В ЦК? Бакланов.

– Необходимо решение правительства по ОИЯИ.

– Надо отстаивать и защищать интересы страны и советских сотрудников, нечего стесняться и особенно дипломатничать.

– Изгой ЛВЭ – не новость, все идет к этому.

– В Академии Совет по ядерным методам в физике твердого тела – лично против вас – ЛНФ.

– Нужен советский директор. Пусть Оганесян, Кадышевский и лучше не связанный с мафией. Вы многого не знаете.

– Хватит отсиживаться, нужна политическая работа. Если не КПСС – пусть новая партия, но нельзя отмалчиваться, не заниматься доской почета, стенгазетой, проблемами коллектива.

– Лучших коммунистов – ветеранов выгоняют на пенсию, а организация молчит – сама себя добивает.

– Итак: своя позиция, поиск опоры в Академии (Марчук), в ЦК (Бакланов), но надо решить проблему финансирования института.

✦

Разговор 9 апреля 1991

– Какая позиция парткома по сокращению советских сотрудников на 10%? По каким законам? «Уважать» – это соблюдать законы СССР. Тогда по КЗОТу, как считает юрист министерства, – должны действовать законы СССР. Или Полномочный представитель должен сокращенных отозвать.

– В решении КПП записана рекомендация «повысить зарплату», в том числе за счет сокращения, но эта формулировка не предписывает сокращение.

– Нужно «Декларацию прав человека» развесить на всех столбах и за нее выступать, тем самым защищая коллектив и завоевывая у него поддержку в преддверии оголтелого антикоммунизма и противостояния демократам – необольшевикам.

– Иностранцам разрешено переводить рублевую зарплату в твердую валюту для отправки в страны, а оттуда они везут доллары и меняют по рыночному курсу. Так где же права человека и равное вознаграждение за равный труд? Макаров–Землянский уже рассуждает об ассоциации персонала, а не о профсоюзе. Мы не можем быть лишены права объединяться в профсоюзы, это тоже из «Декларации прав человека».

– КПСС надо браться за защиту прав человека, протестовать против глупых решений дирекции и правительственных чиновников. Не надо митингов и массовых призывов. Достаточно группы 10 – 15 человек (честных и активных), которые бы как Федюнькин била бы в нужную точку публично и настойчиво.

– Нужно выступать в защиту социальных интересов. Цены возросли, у ОИЯИ есть «золото» – валюта, надо её обменять и использовать на дотацию обедов всем сотрудникам (ввести талоны на обед). Под напором общественности дирекция будет сговорчивой (Денисов резко не возражает, его зауважал – из партии не бежит, в кооперативах не подрабатывает). На дирекцию давит Совет, покушаясь на фонды ОРСа, а тут есть возможность их передать через питание сотрудникам ОИЯИ.

– Пора серьезно задуматься, какую роль играет Киш? Венгры вступают в НАТО, зачем им блюсти интересы СССР?

– «Декларацию прав» надо взять на щит, нужно заниматься конкретными делами, использовать прессу, вести через нее наступление. (С.Ивашкевич мне сегодня говорил об этом же, имея ввиду социальные проблемы, жилье и неповоротливость, нерасторопность дирекции.)

– Демократы стали необольшевиками, переступившими через права человека. Всем мыслящим, не только коммунистам, готовым на гражданскую позицию, при отступлении под напором «демократического» антикоммунизма надо защищать права человека. В этом защита людей и себя. Сегодня не до благодушия – мне напоминают о правительственных наградах. Откуда у Афанасьева, Попова средства? Есть международные фонды. 3 млрд. долл. ЦРУ расходует на дестабилизацию СССР. Еще Столыпина устраняли с помощью таких фондов.

– В Турции 2 млн. советских телевизоров при отсутствии официальных торговых сделок.

– Катастрофа нас ждет через 10 – 15 дней. В банке союзном нет денег, – республики не дают. Нет средств на содержание армии, МВД, науки.

– В плане мероприятий аварий на ИБР–2 не предусмотрено попадание ракеты.

Позже бывали случайные встречи с А.М. на улице, в магазине, которые сопровождались короткими беседами о текущей жизни. А.М. оставался верен своим оценкам происходящему в стране и ОИЯИ. Бывая в ЛВЭ и наблюдая ход работ по созданию нуклотрона, испытывал чувство преклонения перед А.М., Л.Г. Макаровым (уже безнадежно больным), коллективом, сумевшим довести новый ускоритель до пуска, не привлекая практически сторонние предприятия, изготовляя уникальное оборудование силами ЛВЭ и института. Достойна упоминания и категорическая позиция А.М. против сокращения сотрудников ЛВЭ. А.М. оказался единственным из руководителей в институте, который открыто осуждал происходящее в стране.

✦

Саранцев Владислав Павлович

В.П. как преемник В.И. Векслера в развитии коллективного метода ускорения и возглавлявший многие годы ОНМУ – отдел новых методов ускорения – был в институте «на слуху». С этим направлением связывались надежды на прорыв в ускорении тяжелых ионов, обещавший создание интенсивных пучков ускоренных ионов. Звучали оптимистические отчеты о достигнутых результатах, началось обсуждение проекта КУТИ (коллективного ускорителя ионов). Но возникшие проблемы с выводом сжатого тороидального сгустка электронов из устройства его формирования и с дальнейшим его ускорением постепенно снижали надежды на достижение цели и к концу 80-х годов эти работы были прекращены, а ОНМУ было преобразовано в ЛФЧ. А ведь вложения в ОНМУ были огромны: был построен прекрасный лабораторный корпус, мастерские, изготовлено много уникального оборудования. Директором ЛФЧ стал И. Савин, а В.П. был перемещен на пост главного инженера ОИЯИ. Именно в этот момент возникли личные контакты с В.П. по линии комиссии парткома. На волне «перестройки» и реализации закона о трудовых коллективах мы с В.П. оказались втянуты в кампанию по выработке Положения о трудовом коллективе советских сотрудников и его Совете. Сочиняли, обсуждали, выходили на А.А. Васильева в Госкомитете. Как-то само собой получилось, что мы с В.П. быстро перешли на «ты». Наша довольно бурная активность дошла до согласования проекта положения о СТК советских сотрудников с Полномочным представителем СССР. Прошли выборы СТК во главе с С.И. Федотовым, который попытался с привлечением авторитетных сотрудников сформулировать концепцию дальнейшего развития ОИЯИ. Директором ОИЯИ стал венгр Д. Киш, ГДР прекратила существование, возникли трудности с формированием бюджета института, а скоро случилось ГКЧП, последовал развал СССР, прекратили деятельность СТК, партком, и наши пути со Славой разошлись. В памяти сохранился образ В.П. как человека энергичного, не чуждого радикальных подходов и решений.

✦

Мостовой Владимир Иосифович

Лет пятнадцать я был членом Координационного совета (КС) по измерению ядерных констант при Комисси по ядерным данным Министерства среднего машиностроения. Председателем КС одно время был В.И.Мостовой, который работал в институте Курчатова и был хорошо известен своими работами по физике деления. В.И. воевал и получил звание Героя Советского Союза. КС собирался ежегодно, заслушивал отчеты представителей институтов и готовил проекты приказов по министерству о дополнительном финансировании одобренной КС программы измерений ядерных констант в разных институтах. ОИЯИ в таких приказах отсутствовал. На заседания Координационного совета съезжались представители НИАР (Дмитровград), ИЯИ АН СССР (Троицк), ВНИИТФ (Снежинск?, «Маяк»?), ВНИИФЭ (Арзамас-16 – Саров), ХФТИ (Харьков), ФЭИ (Обнинск), ИЯИ АН БССР (Минск), ИЯИ АН УССР (Киев), ОИЯИ, ЛИЯФ АН СССР (Гатчина), РИ АН СССР (Ленинград), ИАЭ (Москва), ИТЭФ (Москва). Заседания проходили обычно два дня и проводились в разных местах на базе институтов: в Харькове (дважды), Ленинграде, Гатчине, Минске, Дмитровграде, Обнинске (дважды), Киеве, Москве или в Подмосковье в пансионатах ИТЭФ и ИАЭ. Последнее заседание состоялось в январе 1992 года в Сарове, и на этом всё рухнуло…

В.И. не занимал в Курчатовком институте административных должностей, но пользовался в сообществе ядерщиков большим авторитетом. Привлекала к В.И. его удивительная манера общения, всегда чувствовалась заинтересованность и к персоне и к предмету разговора. У него и в голосе всегда присутствовали мягкие тона, выражающие искреннюю доброжелательность. Когда я готовился к защите докторской диссертации, В.И. уже не участвовал в работе КС. После утверждения ИАЭ ведущей оппонирующей организацией мне пришлось самому «пробиваться» в Курчатовец, чтобы доложиться и получить отзыв. Выйти на семинар не удалось, состоялась беседа за столом в присутствии ряда занимающихся исследованиями на «Факеле» сотрудников. Обсуждение моего сообщения (с показом графиков и таблиц) вёл В.И.. Вспоминается, что в создавшейся неформальной обстановке В.И. вникал в детали методики и анализа экспериментальных данных, стимулируя присутствующих задавать вопросы и терпеливо выслушивать мои пояснения. Завершив обсуждение положительным резюме, В.И. к моему большому разочарованию отказался готовить отзыв сам и не настоял на том, чтобы им занялся Генрих Мурадян. Но отзыв, утвержденный дирекцией ИАЭ, поступил в Дубну без задержки.

Последняя встреча с В.И. была в Дубне после кончины И.М. Франка летом 1990 г. на семинаре, посвященным его памяти. В.И. в своем выступлении рассказывал о работах И.М. в области реакторной физики – исследований замедляющих и размножающих сред.

✦

Николаев Сергей Константинович

Не знаю, не помню, какой путь прошел С.К. до Лаборатории нейтронной физики. Кажется до назначения главным инженером ЛНФ он работал в ЛЯПе. С.К. первые годы был тем человеком, на котором держались все организационно-хозяйственные дела: от визирования заявлений о приеме на работу до регулирования контактов с внешними организациями, завязанными на проектирование и изготовление узлов первого ИБРа и строительство. С С.К. на протяжении десятилетий были постоянные контакты – деловые и просто встречи «на ходу», во время которых С.К., уже перемещенный с поста главного инженера, делился своим видением лабораторных дел, интересовался моим мнением. Подчиненные не долюбливали С.К. за его въедливую опеку. Он мог ежедневно появляться на пульте ИБРа, не только интересоваться ходом работ, но и оставлять письменные распоряжения. Уже после запуска ЭГ-5 и во время работ на головной части ЛИУ-30 С.К. продолжал свои обходы, вникая в ведущиеся работы, чем вызывал раздражение сотрудников. Мне же теперь видится, что С.К. был типичным советским менеджером с большим чувством личной ответственности за порученное дело, а в его положении, за состояние инженерных служб лаборатории, а потому и требовательным к исполнителям, старающимся внушить, заставить подчиненных двигаться в заданном направлении. Ведь в его ведении были не только персонал реактора, но и механики, электрики, КБ, мехмастерская. Длительное время все разработки – технические и физических экспериментов увязывались в квартальные и месячные планы, которые не только составлялись, но и контролировались, а главное – исполнялись.

В нынешнее время раздаются укоры прошлому, что не членам партии нельзя было сделать карьеру. Пример И.М. Франка, С.К. Николаева, Н.Н. Боголюбова, А.М. Балдина показывает, что в советское время выдвижение на должность определялось, прежде всего, деловыми и человеческими качествами претендента. Можно вспомнить эпизод из лабораторной жизни. После ухода из лаборатории Г.И. Забиякина и тяжелого заболевания сменившего Б.Е. Журавлева, решался вопрос, кого назначить новым начальником отдела электроники: партийного В.Г. Тишина или беспартийного Г.П. Жукова? Назначен был Жуков.

С.К. не держал «дистанции» с сотрудниками, с ним можно было спорить, высказывать прямо своё неприятие его мнений, указаний. Приземленность отношений с подчиненными проявлялась и в том, что он защищал ворота в футбольном поединке «физики» – «эксплуатация». Конечно, С.К. переживал, что из-под его опеки вывели сооружение ИБР-2, тяжело было ему, когда его совсем освободили от поста гл. инженера. Да, В.Д. Ананьев вырос в высококвалифицированного реакторщика и хорошего организатора, но воспринять чувство хозяина за все базовые установки ЛНФ оказался не способен, ИБР-2 оставался его главной заботой.

Нелегок был конец жизненного пути С.К.. Умерла жена, тяжелое заболевание сделало его пленником дома, выключило из жизни.

✦

Ануфриева Таисия Васильевна

Тася… За пятьдесят лет знакомства так и не удосужился узнать, связывало ли её какое родство с С.К. Николаевым. Но именно она продолжала заглядывать к нему. Как-то рассказывала, что пришла, а С.К. дверь открыть не может, только через дверь и поговорили.

Т.В. проработала всю жизнь материально-ответственной, в 58 – 59 года получение всех приборов и материалов шло через нее, а мне почему-то досталась участь получателя всех заказанных приборов, усилителей («эвкалипт»), дискриминаторов («сирень»), пересчеток («флокс»), выпрямителей. Ламповые эти приборы были громадные и тяжелые. Промышленность средмаша выпускала их серийно, они применялись на предприятиях в дозиметрии. В 1958 году заводские уситлители-дискриминаторы мы еще использовали при разработке нейтронных детекторов, при отборе фотоумножителей. Но сектор Г.И. Забиякина начал изготовлять свои более удобные блоки. А заказанная аппаратура продолжала поступать, ее надо было где-то размещать. Вот и придумали во всех комнатах, которые занимала нейтронка в 3-ем корпусе ЛЯПа, повесить полки, что мы и проделали с лаборантом Н.Г. Паженцевым. Скоро заводские приборы стали никому не нужны, перетаскивали в новые помещения, что-то отобрали вьетнамские товарищи на вывоз, что-то просто свезли на свалку в ЛВЭ.

Т.В. во всем этом была участницей, т.к. учет приборов проходил через её руки. Характер у Таси был веселый, подвижный, с ней приятно было не только приборными делами заниматься, но и поговорить «за жизнь», поделиться сердечными делами. Наши дружеские отношения сохранились до последних её дней. Ушла она из жизни неожиданно, когда мы были в отпускном отъезде, Жизнь не баловала Т.В.: овдовела, умер зять, когда внук был еще маленький, появились проблемы со здоровьем у внука. Горестные события не ломали бодрость Тасиного духа. На свое здоровье она никогда не жаловалась, а ушла, не попрощавшись…

С Тасей было тепло и комфортно не только из-за её греющей человечности, но и из-за трезвого и критического отношения к «перестроечной» ломке, её откровенного неприятия пришедшего в жизнь страны и лаборатории, как она говорила – «бардака». Её суждения на фоне ноющей и рвущейся к «райским кущам» интеллигенции были удивительно ясны, просты и однозначны: со страной случилась беда, сотворенная своими руками, руками интеллигенции.

До сих пор у всех прозревающих коллег находятся оговорки: «и то и то раньше было не так и плохо, но надо было делать не так, как произошло». Удивительно, наша интеллигенция совершенно лишена чувства своего вклада в развал державы и существовавших общественных отношений. У Таси с самого начала присутствовало понимание: «ну, дурь же всё, что делают»…

✦

Соловьев Вадим Георгиевич

С В.Г. знакомы были хорошо, регулярно пересекались на семинарах, конференциях, школах в Алуште. Его активность в развитии теории ядра на базе много-частичных возбуждений в коллективном потенциале имела успех, обрастала учениками и последователями. Запомнился семинар в ЛТФ после очередной международной конференции, на котором В.Г. окрыленно обсуждал открывшиеся возможности решить «до конца» структуру ядра в связи с появлением мощных ЭВМ, способных «оборачивать многомерные матрицы», и тем самым точно рассчитывать характеристики ядер.

В.Г. заинтересованно относился к исследованиям группой Ю.П. Попова (n,p)- и (n,α)-реакций, к работам А.М. Сухового с коллегами по двух-квантовым гамма-распадам. С Ю.П. всегда Вадим Георгиевич поддерживал дружеские отношения. В.Г., пожалуй, был единственным из крупных теоретиков, который постоянно проявлял внимание к спектроскопическим исследованиям в ЛНФ.

Один год В.Г. проработал на посту секретаря парткома, ходили разговоры, что его выдвижение на этот пост следует рассматривать как пробу для выдвижения на пост директора ОИЯИ. Но вряд ли они имели почву, – на кухне, на которой варились высокие кадровые перемещения, присутствовали фигуры другой весовой категории и очень скрытые клановые силы, которые, к сожалению, играли свою негативную роль и в последние советские времена.

✦

Семенюшкин Игорь Николаевич

И.Н. был секретарем парткома в ~74 –75 годах, занимал пост замдиректора ЛВЭ. Мне кажется, что И.Н. был одним из лучших секретарей – со спокойной нацеленностью на исполнение требуемых функций, без амбиций и без «лишь бы отбыть». Мы потом удивлялись Горбачевым – Ельциным, признавшихся, что их целью жизни было разрушение «советского коммунизма». А чего удивляться? У нас два бывших секретаря парткома В.И. Данилов и Л.Н. Беляев тоже после 91 года сразу очистились от коммунизма, как в баню сходили (по выражению В. Розанова).

При И.Н. партийная работа в ОИЯИ шла без «встрясок» и «кампаний», нацелена была на поддержание спокойного течения научно-производственных дел, здорового общественно-социального тонуса в коллективе. Конечно, мои оценки субъективны – под И.Н. я два года секретарствовал в лаборатории. Но мне кажется я прав в том, что существовало в ОИЯИ (это видно по И.М. Франку) восприятие партийной деятельности как нужной и полезной, а это, прежде всего, определялось личностью секретаря парткома. Показателем этого могут быть очень доверительные отношения И.Н. с И.М.

Следует заметить, что после 91 года и развала СССР в компартии сохранили членство бывшие секретари парткома В.В. Волков, В.К. Лукьянов, С.И. Федотов, В.Г. Калинников, А.Б. Попов.

✦

Сергеев Петр Степанович

П.С. – моряк – балтиец, питерец. Всегда подвижный, энергичный, громко гласный, всегда в центре водоворота. Не знаю, какое было у него образование, но это был человек той закалки, которая обеспечила прорыв в индустриализации страны в предвоенные годы, победу в войне, бурное послевоенное движение. П.С. был первым председателем Дубненского совета, в лаборатории он возглавлял отдел обслуживания, занимался многими организационными делами (и первой школой в Алуште). П.С. Был из сорта людей, которые на любую проблему смотрели так: есть вопрос – будем решать. Вокруг таких людей всегда круговорот, наполненный энтузиазмом, к ним тяготение окружающих. Очень многолюдно и тепло в конференц-зале отмечали 50-летие Петра Степановича (выяснилось, что год он себе прибавил, чтобы попасть быстрее на флот). Очень полюбили П.С. в лаборатории. Рано он ушел из жизни, в расцвете сил и духа.

И.М. Матора вспоминал, как они с П.С. на его машине поехали в Москву. На повороте в Темпах на них выскочила встречная машина. П.С. ничего не оставалось, как улететь в кювет «спокойно», без драматического махания руками и словесной брани…

С Ж. Козловым, Ю. Рябовым поехали проведать П.С. в больницу. Он уже не вставал, лежал на наклонной кровати, испытывая затруднения с дыханием. В палате находилась жена – Мария Михайловна. П.С. бодрился, выговаривал фразы в своем обычном «зубоскальном» стиле, поэтому наш визит не был тягостен, подавил чувство, что мы находимся у постели умирающего человека. Бывают люди – соль земли, богатыри…

✦

Вертебный Вадим Павлович

В.П. возглавлял физический отдел на реакторе ВВР-М в ИЯИ АН УССР. На протяжении многих лет пересекались на конференциях, совещаниях, заседаниях КС. Спокойный, мягкий, в общении, производящий впечатление постоянно смущающегося человека. Умница, сумевший в скромных условиях на пучках киевского реактора развернуть исследования нейтронных сечений. Изюминкой этих работ стали уникальные измерения с использованием набора фильтров. Уже на закате советской эпохи мы приехали в Киев для измерений дифференциальных сечений упругого рассеяния нейтронов изотопами олова. Поселившись в институтской квартире для приезжих в домике напротив проходной института, пошли в ближайший гастроном закупить продукты. Были очереди, чтобы купить даже сливочное масло. Это было потрясающе непривычно для всегда наполненных обилием продуктов киевских магазинов. В толкучке встретили очень смущенного этой картиной В.П., который был в это время секретарем парткома ИЯИ. Позже в начале 1987 года мы встретились в В.П. в Харькове на Координационном совете. Сидели рядом в автобусе во время экскурсионной поездки в Чугуев, держались вместе в прогулке по Чугуеву, при посещении домика Репиных, красивого собора с музейным отделом интересной керамики. Находясь рядом, о том – сём переговаривались с Вадимом Павловичем. В.П. выглядел, как обычно, может быть, немного молчаливым. А через месяц в Дубну пришла телеграмма из Киева, что В.П. скончался от инфаркта.

В начале 80-х годов на одной из Киевских конференций, проходившей в Дворце на площади Калинина – теперь «Незалежности», передал В.П. папку с «рыбой» своей докторской диссертации с просьбой быть оппонентом. В.П. закивал головой: «конечно, конечно, нет проблем». Только я на четыре года попал в председатели профкома лаборатории и мне стало не до диссертации, а когда диссертация, наконец, была готова, В.П. не стало.

Мне почему-то было интересно и приятно, когда Владимир Игнатьевич Салацкий вспоминал, что они с В.П. подростками жили в одном киевском дворе. Наверно это и потому, что я влюблен в Киев с первого посещения в 1958 году. В разные приезды в Киев я любил бродить часами по городу, обязательно проходил по Андреевкому спуску и вдоль всех круч до Лавры.

Неоконченное

Хожу, брожу по Киеву,

По улицам и улочкам

С осеннею листвой.

Рассматриваю здания,

Вдыхаю пыль истории,

Любуюсь сединой.

Поднялся я к Владимиру,

Чтоб с князем побеседовать.

Внизу блестит река.

Спокойно волны катятся,

Глядит на солнце князюшка,

С крестом его рука.

Что, князь, ты призадумался?

Что хмуришься челом?

Поди, уж ты намаялся

В величии своём?

Здесь у Днепра под кручею

Ты Русь поворотил

Оставить жизнь дремучую

И набираться сил.

О, русская история!

Совсем ты не проста!

И крови много пролито

И вся ты из поста.

Отсюда, от крещения

Пошло самосознание

И русского боярина

И русского попа.

Христос и православие

Утехой стали пахаря

На многие века.

✦

Пасечник Митрофан Васильевич

Академик Украины, директор ИЯИ АН УССР, снятый по народной молве за ЧП с радиоактивным источником, оказавшимся на свалке.

Первая наша встреча произошла в 1969 г. на первой Алуштинской школе. На банкете за длинным столом М.В. сидел почти напротив меня. Было шумно, подвижно. М.В. кто-то из дам вытащил танцевать, нацепив на него пионерский галстук. Когда М.В. снова оказался за столом, я довольно громко пропел:

Ой, ты дид, дийдуга,

Изогнувся як дуга,

А я моледенька

Гуляты роденька…

М.В. сердито зыркнул на меня, а я сделал вид, что я – не я и хата не моя.

Последующие встречи проходили на Киевских конференциях по нейтронной физике. При общении с М.В. я испытывал неловкость, но, по-видимому, он меня по алуштинскому эпизоду просто не запомнил, так как общение было очень доброжелательным. В 1982 году мы вместе участвовали в конференции по ядерным данным в Антверпене. В Брюссель мы прилетели разными рейсами, а возвращались вместе, сидели с М.В. в соседних креслах, много разговаривали. М.В. поделился своими опытами по воздействию разных алкогольных напитков на кровяное давление, результат которых сводился к тому, что лучше всего употреблять коньяк. После него кровяное давление быстро возвращается к норме.

Вот ремарка от последней Киевской конференции.

Митрофан Васильевич – бессменный организатор и "мотор" всех киевских конференций, богатыри – не вы… – это о нем. Академик Украины, бывший директор ИЯИ АН УССР, входил "без стука" к Б. Патону, Александрову и в правительство Украины. Благодаря этому киевские конференции обеспечивались залами, гостиницами. Помню Феофанию, Октябрьский палац, сам ИЯИ, какое-то министерство. На заключительном заседании последней киевской М.В. отметил, что конференции превратились в международные, укладываются в международный ротационный цикл США – Европа – Киев, следующая конференция будет в СССР в 1993 г., через шесть лет. Увы, не стало СССР, не было и конференции. Потом Пасечник сетовал, почему бы Дубне не взяться за проведение конференций. Возможно, проведение ISINN как-то компенсировало это пожелание.

- Можно задать вопрос, почему много внимания уделено физике, а не приложениям? Прежде всего, и для практики нужна наука, без нее нельзя понять явления.

Могут спросить, почему на этот раз не было банкета? Время такое, что не знаем, как определить "банкет" (как раз шла борьба с пьянством). Вот был за границей, взяли за банкет по 15 долларов, а дали одну отбивную. А мы каждый день обедали в банкетном зале за 1,5 - 2 рубля.

Последняя встреча была с М.В. в главном корпусе ИЯИ на проспекте Науки. Я приехал оппонентом на защиту Людвига Леонидовича Литвинского, который занимал комнату с Геннадием Максимовичем Новосёловым напротив кабинета М.В., ставшим советником при дирекции ИЯИ АН УССР. Встретились с М.В. в коридоре, он расспрашивал о делах ЛНФ, о жизни в Дубне, подчеркивал важность сохранения ежегодных ИСИННов, которые должны продолжать традиции Киевских конференций, способствовать взаимодействию нейтронного сообщества институтов бывшего СССР. Такое было старшее поколение – на первом месте заботы о деле.

✦

Усачев Лев Николаевич

Тоже пример одержимого человека. Многие годы возглавлял теоретический отдел ФЭИ в Обнинске, у которого в архиве, наверно, немало закрытых отчетов. В этом же отделе занимались компиляцией ядерных данных, при нем возник и советский Центр ядерных данных с библиотекой БРОНД. Л.Н. был высокого роста, крепкий, спортивного вида мужчина, увлекался альпинизмом, горными лыжами. На альпинийстком поприще перенес драму: во время прогулки по леднику на Памире провалился в ледяную щель, коллега, с которым Л.Н. шел, один вытащить не смог, побежал за помощью. Пока Л.Н. находился в щели, обморозил ноги, закончилось ампутацией обеих ступней. Л.Н. освоил протезы так, что по его походке нельзя было заметить физического недуга, он даже продолжал кататься на горных лыжах.

При возвращении из Англии, где мы вместе были на конференции по ядерным данным в аэропорту Хисроу мы проходили жесткий контроль, когда все вещи из ручной клади высыпались на стол и перетряхивались, а сам пассажир должен был пройти через магнитный индуктор. При прохождении Л.Н. через «ворота» сигнализация заревела., огромный негр – контролер схватил Л.Н. за плечи, пытаясь вытолкнуть обратно. Л.Н. стряхнул руки негра, задрал штанины, предоставив обзору протезы, негр отошел в сторону, пропуская «террориста».

Л.Н. всколыхнул научное сообщество своим увлечением и пропагандой электропунктуры – альтернативы китайскому иглоукалыванию. Появились даже статьи в «Науке и жизни», началось массовое изготовление, кто во что горазд, устройств с микроамперметрами на батарейках с тонким зондом для нахождения нужных точек и проведения сеансов пунктуры от всех болезней. Случилось так, что Л.Н. скончался в подъезде своего дома от сердечного приступа, пытаясь воспользоваться своим приборчиком для электропунктуры, который всегда носил в кармане.

✦

Стависский Юрий Яковлевич

Как автор проекта ИБРа и руководитель пусковой группы Ю.Я. регулярно стал появляться в Дубне в 1959 г., проходили критсборки, настало лето 1960 года. Наша лаборантская комната располагалась прямо напротив пультовой, поэтому к нам заглядывали участники пуска, когда возникала потребность проверить какой–либо блок сузовской электроники, разработанной и изготовленной в Обнинске. Чаще всего это была Ю.А.Блюмкина (в то время жена Ю.Я.), которая с паяльником забиралась в блок и вносила изменения в схему.

Ю.Я. отличался подвижностью и необыкновенной энергетикой. В день пуска 23 июня он стремительно появлялся в анализаторном зале над пультом, чтобы посмотреть картинку формы нейтронного импульса, измерения которого мы проводили с В.Д. Шибаевым на 1000–канальном временном анализаторе, подавая на него импульсы от пороговой делительной камеры. Полуширина нейтронного импульса по мере приближения к критичности сокращалась с 400 мкс и остановилась на 36 мкс, когда была достигнута мощность реактора десятки ватт. Ю.Я., не присаживаясь, рассматривал нарисованные на миллиметровке рисунки и, удовлетворенный, прыгающей походкой устремлялся на пульт.

В одно из таких прибеганий в анализаторную у Ю.Я. вырвалась фраза: «вот с вами ребята можно иметь дело, а на пульте какая–то рыжая бестия путается под ногами». Так было, это потом Ю.Я. признал в Е.П. Шабалине талантливого специалиста по импульсным реакторам.

В 1968 году пришла пора защиты кандидатской диссертации. Нужно было найти двух оппонентов, одного из них доктора. Случайно у кабинета И.М. встретив Ю.Я., спросил его, не согласится ли он быть оппонентом?

– Что у тебя там?

– Параметры нейтронных резонансов редкоземельных изотопов.

– Ладно, присылай. После утверждения оппонентов на Ученом совете передал экземпляр диссертации в Обнинск. Время идет, сроки защиты приближаются, – отзыва нет. Звоню.

– Приезжай сам. Был уже обладателем пузатого «запорожца», поехал. Получаю пропуск, прохожу на территорию ФЭИ, нахожу кабинет Ю.Я.. Захожу, за обширным столом в кресле со спинкой выше головы восседает Ю.Я.

– А добрался, забирай, зайди печать поставить. И весь разговор.

Десятилетиями встречались, общались. В конце 70–х Ю.Я. устроил семинар в Лаборатории атомного ядра в ФИАНе. Ю.Я. рассказывал о перспективном проекте создания мощного нейтронного источника на мезонной фабрике в Троицке. Содоклад делал кто–то из ускорительщиков. Были полная ясность и наработки, чтобы соорудить накопительное кольцо протонов для последующего сброса пучка на нейтронно–производящую мишень. Присутствовал В.М. Лобашов, ставший тогда замдиректора института в Троицке. Проект одобрили. Ю.Я. перебрался в Троицк. Побежали годы, пролетели, мезонная фабрика так и не была доведена до проектных параметров, застопорилось сооружение накопительного кольца.

Ю.Я. уехал в Германию на теплые хлеба. Он регулярно появлялся в Дубне, активно включился в деятельность команды по подготовке в Снежинске на импульсном реакторе «Ягуар» измерений длины n,n– рассеяния. Ю.Я. организовал как–то даже совещание в Дубне о ходе подготовки эксперимента. Был доклад сотрудника Снежинска, показавшего шестикратными интегралами возможность выделения эффекта n,n–рассеяния по его квадратичной зависимости от мощности. Спрашиваю:

– А что происходит с вакуумом в полости реактора в момент его вспышки?

– Да, ничего, нормально.

В 2010 г. в абстракте доклада на ISINN–17 отмечается, что «неожиданно» возникла проблема с фоном, вызванным рассеянием нейтронов на газах, выделяемых из стенок полости «Ягуара» интенсивной радиацией во время вспышки…

И у великих бывают затмения на очевидное, когда «гопается до кучи» большая разнородная команда, нашедшая «золотую жилу» (хорошее финансирование) или когда очень верится в возможность получить результат. Правда, бывают просто неудачи. Можно вспомнить Ф.Л. Шапиро с измерением красного смещения с помощью эффекта Мёсбауэра, с импульсным затвором для накопления УХН, с установкой «Тристом» для измерения ЭДМ нейтрона. Сюда же можно отнести много затратную попытку транспортировать в сосуде УХН от поверхности реактора «Бигр» в Сарове. Грустно смотреть на памятник с названием «Угра» – столько усилий, материалов, рук потребовалось на его возведение. Это так, отступление.

В январе 2010 года неожиданно позвонил из Обнинска В.Н. Кононов, выстрелил известием: в Москве Ю.Я. сбила машина и он скончался…

Большое уважение вызывают усилия Ю.Я. по восстановлению истории создания атомного оружия и развития ядерной физики в СССР, – его писания лишены привычного ерничества относительно прошлого, которым почти поголовно больна старая советская интеллигенция.

✦

Мурзин Артур Владимирович

А.В. сменил В.П. Вертебного на посту начальника физического отдела на реакторе в ИЯИ АН УССР. Человек он был очень подвижный и коммуникабельный. У нас сложились просто дружеские, приятельские отношения. Бывал у нас дома в Дубне, я у них в Киеве, даже с Володей Ермаковым ночевали у Мурзиных, приехав в командировку в ИЯИ. Помнится как после фуршета на одном из ИСИННов, отправились большой компанией «экспромтом» к нам домой, прихватив Вольфганга Вашковского, Юру Хохлова из Сарова, Людвига Литвинского. Артур чистил и варил картошку на кухне, потом очень тепло сидели за столом. Вашковский развлекал фотоальбомом со своими зверушками.

Несколько лет пытались с А.В. реализовать планы совместных прецизионных измерений полных сечений в Киеве с использованием фильтров. Отправили в Киев «Правец» для наладки измерительного модуля. Согласовали, кто какие блоки электроники изготавливает.

Во время нейтронной школы в Ратмино поселились в одной комнате в пансионате. Начало сентября было необыкновенно теплое, и по утрам ходили купаться на Дубну. Вспоминается, как при моем пребывании в Киеве пригласил к себе на дачу, недавно ими приобретенную на Днепровской пойме, минут 15 пешком от метро, потрясающе приятное место в окружении таких же дач с разросшимися садами, рядом с уютной и тихой старицей с песчаными берегами. Такой приятный день с настоящим украинским борщом, хорошей стопкой, в общении с женой Валентиной и кем-то из ее родных. И Артур и Валя родились не на Украине, а пожалуй, в то время уже начавшегося распада Союза стали истинными «самостийщиками».

Последняя встреча – это его приезд в качестве оппонента на защиту Люды Мицыной. Все было прекрасно, обсуждали ближайшие планы. И вдруг телеграмма: Артур скоропостижно скончался от сердечного приступа на работе, идя с врачом вызванной скорой помощи по коридору к лифту. Непостижимо и больно – здоровый, крепкий, спортивный (он еще продолжал играть в баскетбол или волейбол), – начались боли в животе, трудно терпеть, позвонил Вале, вызвали скорую… А я его в нашем доме всё еще вижу живым.

✦

Тяпкин Алексей Алексеевич

Легендарное имя. В институтской части города и сегодня маленькие дети знают «пик Тяпкина». В конце пятидесятых годов в котловане за стадионом стоял еще деревянный трамплин, возникновение которого тоже, кажется, связано с именем Тяпкина. Позже увлечение дубненцев водными лыжами начиналось с Тяпкина.

Первые пересечения с А.А. произошли в год нашего появления в Дубне. В ЛЯПе А.А. вёл философский кружок и нас, комсомольцев ЛНФ, прикрепили к этому кружку. Совершенно уже не помню, чем мы там занимались под руководством молодого А.А. В научной среде имя Тяпкина все время звучало постоянно, занимал он и пост заместителя директора ЛЯПа. В 70-е годы А.А. возбудил волну переоценки истории открытия принципа относительности, что было непросто при глухом сопротивлении теоретических корифеев советской физики. Тем не менее, ему удалось опубликовать статью в УФН и выпустить сборник трудов классиков начала XX века – Пуанкаре, Лоренца, Минковского, Эйнштейна, знакомство с которыми восстанавливало огромную роль и первой троицы в развитии специальной теории относительности. В ЛТФ А.А. выступил на семинаре, собравшем много участников.

Атмосфера этих обсуждений привлекла и наше внимание – Николенко, Самосвата и мое – к вопросу о возможности определений one-way скорости света и её изотропии в пространстве. После продолжительно просмотра литературы, в которой натолкнулись на работы с описанием экспериментов, в которых утверждалось, что авторам удалось такую скорость света измерить, мы, приняв за факт невозможность измерить скорость света в одном направлении, пришли к заключению, что представляет интерес проверка относительной изотропии распространения электромагнитного сигнала и массовых частиц – нейтронов. Идея наша заключалась в измерении разности времен пролета 1000-метровой базы гамма-квантами и нейтронами, вылетевшими одновременно из зоны реактора ИБР-30 в бустерном режиме, когда полуширина вспышки около 4 мкс. Детектор – литиевое стекло, регистрирующее гамма-кванты и нейтроны располагалось на 1000-метровом расстоянии от зоны ректора. Пучок нейтронов перекрывался толстым железом, которое благодаря интерференции резонансного и потенциального рассеяния нейтронов создавало во временном нейтронном спектре серию пиков с передними фронтами, ширины которых были равны временной ширине вспышки бустера. В течении нескольких суток измерялись 4-х часовые спектры, которые затем анализировались на предмет проявления временной сдвижки между гамма пиком и нейтронными пиками в зависимости от поворота пролетной базы в мировом пространстве благодаря вращению земли. В результате были получены предельные оценки различия времени пролета базы гамма квантами относительно нейтронов и, наоборот, предельные вариации отличия времени пролета нейтронов относительно гамма-квантов. Конечно, возникли дискуссии о смысле нашего эксперимента. Обсуждали его постановку с А.А., Д.И. Блохинцевым, в МГУ. ЖЭТФ принял нашу работу к публикации. Она вызвала внимание М.А.Леонтовича, который привлек нас в качестве «экспертов» для обсуждения идеи эксперимента с радарами А. Блановского из Киева, полагавшего, что в предлагаемой им схеме эксперимента можно получить величину скорости света в одном направлении. Упомянутая здесь наша работа осталась вне поля внимания физического сообщества: мы не видели в печати реплик ни «за», ни «против». Сегодня такой эксперимент можно было бы повторить, например, на ГЕЛИНе или на ИРЕН с точностью на несколько порядков лучшей.

В 91 году А.А. не вышел из партии, участвовал в собраниях, переживал происходящее. Помнится, встретились в лесу на Черной речке – он с собакой, я с внучкой и котом. Собака загнала кота на сосну, и мы долго стояли разговаривали. Жаль не помню, какие взгляды Ленина А.А. в обычном запале и горячо критиковал, которые имели по его мнению отношение к случившемуся с КПСС и с СССР. А.А. по складу своего научного мышления придавал большое значение правильности теоретических марксистско-ленинских построений. А.А. рассказывал с положительным оттенком, как он был в МГУ на защите Г.А. Зюгановым докторской диссертации.

Проводили Первомайский митинг, нам разрешили его провести около сквера перед бывшим горкомом. А.А. приехал на машине, чтобы подключить к аккумулятору мегафон. Это сочетание высокого «парения» ума с мелочами быта были для А.А. характерны. Во дворе его коттеджа годами красовался навес, под которым стояла машина…

✦

Лисицына Мария Семёновна

М.С. с начала образования ЛНФ была секретарем директора и первые годы была «управительницей» всей лаборатории. Через нее шла вся переписка, получение документации, оформление командировок. Под её началом был единственный московский телефон, пользовались которым многие не только для служебных целей. По этому телефону могли позвонить из Москвы друзья-знакомые сотрудников. М.С. либо звала к телефону, либо передавала содержание разговора. Поэтому она была в курсе не только служебных дел, но и личных событий у каждого сотрудника. Характером она была шумного, до всего касаемого, в глаза и за глаза могла высказать свое мнение. Так что её неравнодушное отношение к течению лабораторной жизни и сотрудникам вполне было в духе «критики и самокритики» той эпохи. Но острый язык М.С., конечно, не всем нравился. А в 70-е годы организационной суматохи стало меньше, от секретаря директора в условиях постоянного пребывания в лаборатории иностранцев требовался «политес», которого у М.С. не было. Илья Михайлович с М.С. расстался, переведя ее заведовать архивом на ИБР-2 у В.Д.Ананьева. Потом она ушла на пенсию. После долгого перерыва мы встретились с ней на лабораторных торжествах по случаю 50-летия пуска первого ИБРа. М.С. выделяла земляков-«воронежцев» (сама она родом из-под Липецка). Звонит на днях, интересуется: как в лаборатории, где наша дочь, сын, сын Самосватов, называя их имена… Обижается, что её забыли, похоронила сына и мужа, осталась с дочкой-пенсионеркой, почти не встает. Такой «совок».

✦

Янева Наталия

Наташа… Илья Михайлович всегда назвал её Наталья Борисовна. В лаборатории она начала работать в группе деления с Ю.В.Рябовым в середине 60-х годов. Это было время интенсивных измерений на первом ИБРе, когда много сил отдавалось подготовке детекторной аппаратуры, измерениям, обработке анализаторных данных, поэтому общение между группами было стеснено внутренними заботами и проходило в основном при пересменке на нейтронном пучке, обмене опытом использования электроники или изготовлении-наладке жидкостных сцинтилляционных детекторов. Вспоминается, как мы вместе с Наташей сдавали кандидатский минимум по физике. Экзамен проходил в кабинете Ф.Л.Шапиро при участии К.Я.Громова. Перед экзаменаторами мы достойно «поплавали» и получили по четверке.

После возвращения в Болгарию Наташа поработала, кажется полгода, в Италии и дальнейшая её деятельность была связана с измерениями и оценкой нейтронно-ядерных данных для банка МАГАТЭ, с участием в многочисленных совещаниях и конференциях, проводимых агентством. Заняв административный пост в родном институте, Наташа постоянно развивала и поддерживала связи с Нейтронкой, направляя в Дубну своих сотрудников. Ей удавалось добиваться выделения болгарских грантов на поддержку в лаборатории константной тематики. Участвуя в работе ПАКа по ядерной физике, Наташа активно поддерживала нейтронно-ядерные исследования и сооружение ИРЕН. Она соавтор многих работ, выполненных на «ромашке». В сотрудничестве с супругом А.А.Лукьяновым, занималась развитием многоуровнего подхода в анализе сечений деления.

Саша, Александр Александрович, неожиданно скоропостижно скончался в 2011 г, вернувшись в Болгарию из Дубны. И вот не стало Наташи.

Наташа имела очень мягкий общительный характер с налетом доброй иронии. В ушах звучит её голос с усмешкой над собой, над несуразицами в происходящем. Светлая память тебе, Наташа.

✦

И.И.Шелонцев и Н.Ю.Ширикова

Листая книгу «Про жизнь», изданную редакцией газеты «Вести Дубны» в 2014 году, натолкнулся на воспоминания Наташи Симоновой, записанные Расторгуевым. В них она упоминает Н.Ю.Ширикову и И.И.Шелонцева, сыгравших определяющую роль в выборе ею профессии программиста. Удивился самому себе: в своих записках упоминаю многих людей, встретившихся на жизненном пути, а о Июлии Ивановиче и Нелли Юлиановне не вспомнил? Ведь Юля и Неля оказали огромное влияние на мою профессиональную деятельность и входили десятилетия в круг очень теплого дружеского общения.

Уже в первые дни своего появления на втором этаже ЛЯПовского 3-го корпуса состоялось знакомство с немногочисленными сотрудниками рождавшей ЛНФ, среди которых был И.И.Шелнцев. Моя 37 комната располагалась напротив комнаты, в которой сидела секретарь лаборатории М.С.Лисицына. Из её кабинета были входы в смежные комнаты: левая – принадлежала сотрудникам сектора эксплуатации будущего ИБР-1 (уезжавших часто в командировки, из них только В.М.Назаров почти постоянно был в Дубне), а в правой комнате с кульманами сидели конструктора (Б.И.Воронов, М.В.Ермолин и ?) и Шелонцев. По паспорту имя Шелонцева Июлий – он родился в июле, но все его звали Юлий. Наше сближение происходило постепенно, встречались в «предбаннике» у М.С.Лисицыной (к которой часто все забегали, чтобы воспользоваться московским телефоном), в общежитии на Моховой в буфете, по дороге в лабораторию. С детства у Юлия был поврежден позвоночник, этот порок сказывался при ходьбе, в разговоре – движения его казались замедленными. Взгляд у него был прямой, внимательный, как бы ловящий глаза собеседника. Привычка покачивать вверх-вниз головой воспринималась как «да-да, понял… да-да, это так…». Разговаривал он чаще всего стоя.

На письменном столе Юлия стоял вращающийся на подшипнике диск из оргстекла с рисками. Диск раскручивался рукой и хлопком останавливался, по положению риски над разграфленным листом бумаги выбиралось значение разыгрываемой величины. Так методом Монте-Карло Юлий сделал первые расчеты спектра нейтронов, вылетающих из реактора ИБР. Когда на первом этаже появилась первая в ОИЯИ ЭВМ «Урал», Юлия направили учиться на ней работать. Ввод на «Урале» был с использованием перфорированной кинопленки. Запомнилось, как Юлий заклеивал дырочки или прорезал их с помощью скальпеля…

Главной задачей Юлия стало обеспечение анализа экспериментальных данных по полным и радиационным нейтронным сечениям с целью получения параметров нейтронных резонансов. Им была разработана программа и выполнены сложные для того времени расчеты так называемых графиков Юза, позволяющих определить параметры резонансов по их площадям в спектрах пропускания и радиационного захвата. Держу в руках препринт 1961 г. с подробным описанием формул для расчетов и достигнутых малых грешностей, с таблицами и графиками, но в нем не упоминается, на какой ЭВМ расчеты выполнены, а память говорит – только не на М-20. Полученные графики использовались для обработки экспериментальных данных для многих исследованных ядерных мишеней в ЛНФ, в других институтах СССР.

В начале 60-х годов под руководством Е.П.Жидкова в новом корпусе ЛТФ начал создаваться институтский вычислительный центр, который оснащался такими ЭВМ как «Киев», «Минск», М-20. В период становления ВЦ с мехмата МГУ пришла Неля Ширикова, которая первое время была прикреплена к Шелонцеву для перевода задач обработки ЛНФ на ЭВМ. Определили ей рабочее место в лабораторном корпусе ЛНФ. Под руководством В.Н.Ефимова Неля разработала программу для извлечения параметров резонансов по их форме в кривых пропускания – программа «метод формы». Неля и Юлий тесно общались по работе, а когда образовалась ЛВТА, Юлия перевели в эту лабораторию. Вместе с Нелей они поселись в 207 комнате ЛТФ, которая с момента появления в ОИЯИ американской ЭВМ CDC стала центром паломничества многих сотрудников из разных лабораторий. Неля прочитала курс лекций для пользователей этой ЭВМ и издала их, а Юлий быстро дорос до главного математика-системщика CDC, став к тому же начальником сектора, в который входила группа операторов, обслуживающих машину. Какая бурная жизнь развернулась вокруг CDC: огромная перфораторная, в которой физики готовили пакеты программ и данных для отладки и счета, большая комната со стеллажами для размещения пакетов перфокарт на отладку и счет. Время для счета квотировалось по лабораториям и в них делилось между «юзерами». Со всеми возникающими проблемами эти юзеры шли в 207 комнату, где всегда находили доброжелательный отклик её хозяев. Удивительное время! С раннего утра до позднего вечера страждущие юзеры толпились в перфораторной, в комнате выдачи, около двери машинного зала (с надеждой еще раз пропустить отладочную задачу, пользуясь добротой дежурных операторов или самого Юлия, находящегося у пульта CDC). В 207 комнате в редкие моменты не находились посетители-искатели ответов у Юлия и Нели на свои «глюки»… Первые годы за контролем отсутствия запрещенных фирмой CDC задач следили присланные фирмой резиденты, которые накручивали магнитные ленты для отслеживания проводимых на ЭВМ расчетов. В 207 комнате они не появлялись, но дух их присутствовал в виде стоящих за столом Юлия бутылок виски или коньяка, из которых Юлий для расслабления после напряженных объяснений с посетителем мог предложить наполнить рюмочки по twenty drops.

Это было уже в 70-е, а сначала обработка данных ЛНФ проводилась на М-20 с оперативной памятью 4К и дополнительной памятью на барабанах. Данные из измерительного центра ЛНФ предварительно по кабелю передавались на «Минск», где записывались на магнитную ленту. Ленты переносились затем на М-20, где проводилась их обработка. Вычисления резонансных параметров по программе «метод формы» занимало много часов машинного времени, которое выделялось по ночам, так что Неле доставались ночные бдения, – на М-20 часто происходили сбои, сменные инженеры искали и меняли испортившуюся ячейку, а Неле приходилось перезапускать счет, используя информацию с барабана с результатами итерации, выполненной до сбоя.

Сотрудники ЛНФ пользовались у Юлия и Нели преференцией, а у меня и Останевича были свои ключи от 207 комнаты, так что мы могли зайти в нее в любое время и заниматься просмотром «выдач» (стопки листингов) и подготовкой перфокарт. Причем участие Нели и Юлия в подготовке программ для задач ЛНФ и проведении расчетов могло проходить на личных контактах, без бюрократических согласований с начальством.

Мои дружеские отношения с Юлием окрепли после того, как из комнаты, в которой я жил, выселились женившиеся Самосват, Лущиков, Квасников, получившие комнаты в квартирах. Ко мне стали подселять командированных из Ленинграда монтажников, налаживавших циклотрон ЛЯРа. Вечерами я стал просиживать у Юлия, жившего в одноместной комнате, а к себе уходил только, чтобы нырнуть в постель.

Перед моим первым отпуском летом 1959 года мы зашли с Юлием в промтоварный магазин (деревянный около 4-й школы) и сложившись купили фотоаппарат «зоркий», который я забрал в поездку и который так и прижился у меня, а Юлию позже купили «зеркалку». Увлечение Юлия фотографией проявилось в коллекционировании журналов с портретами красивых артисток. Со стопками таких журналов Юлий расстался уже после женитьбы (у меня в гараже до сих пор висят картинки их них).

Женитьба Юлия была сюрпризом даже для очень близких сотрудников. Жил Юлий в однокомнатной квартире на улице Мира напротив поликлиники. С дочуркой мы бывали у него. В комнате простенький диван из двух поролоновых подушек и письменный стол, заваленный всякой всячиной, да на полу стопки журналов. И вот в будничный день Юлий приглашает ближайших сослуживцев – «девушек» к себе домой и знакомит с Лидией Михайловной – «вот моя жена». Распили шампанское, сидя на диване, приемнике, журналах – поздравили молодоженов… Дальше у Юлия была спокойная и, наверно, счастливая жизнь, согретая заботами и теплом Лиды.

Где и как обитала сначала Неля и не помню, была-то она одна, Слава застрял в Москве в аспирантуре, а сынишка Алеша был у бабушки в Уфе. Помню двухкомнатную квартиру на Моховой в «хрущевке». Потом они переселились на Векслера 12 в наш дом, тоже в двухкомнатную квартиру. И тут Неля разродилась двойней. И радости, и хлопоты и CDC… Успевали…

Кандидатские диссертации Юлий и Неля защищали в один день. Шумный и веселый банкет, совместный с Л.Нефедьевой, прошел в Доме ученых. Ах, это «тоталитарное» время!.. Увы, то бодрое и радостное общественное самочувствие неповторимо.

Неля получала всегда приглашения на нейтронные школы в Алуште. Привыкли держаться вместе в школьных мероприятиях, в прогулках, любили обежать Кастель, собранные цветочки Неля заносила Илье Михайловичу. Вместе с Нелей участвовали в удивительной поездке с Ильей Михайловичем на «рафике» по заповеднику на яйле. Так было…

Из жизни ОИЯИ

Немного о ситуации в ОИЯИ. В апреле 1990 г. С.И.Федотов ушел с поста секретаря парткома, чтобы возглавить Совет трудового коллектива советских сотрудников. Удалось провести конференцию сотрудников и выбрать Совет ТК, хотя уже на конференции раздавались голоса: зачем нужен еще какой-то совет коллектива, когда давно действует профсоюзный комитет.

Сначала очень активно шла работа над положением – Уставом ТКСС (в ней участвовали С.И.Федотов, И.Н.Иванов, В.П.Саранцев, А.Б.Попов). через А.А. Васильева (из Госкомитета) пытались согласовать устав с полномочным представителем, но постепенно эта деятельность угасла. Возникла конкуренция с профсоюзом. Первые месяцы после образования СТК проходили обсуждения концепции о реформировании ОИЯИ. В.Д.Ширков выдвинул предложение разделить ОИЯИ на чисто советский институт и «маленький» международный. И эта чушь обсуждалась на разных уровнях. Удалось СТК совместно с парткомом провести научный актив института. Он был бурным, сохранилась принятая резолюция, которая отражает брожения и надежды.

Процессы, происходящие в институте, непосредственно связаны с распадом лагеря социалистических стран и предательской «сдачей» ГДР в объятия ФРГ, да еще без взятия под защиту ее руководства.

Движение к «рынку», колебания стран участниц, неопределенность с развитием экспериментальной базы и ухудшение социального положения работников ОИЯИ – переплелось с кризисом в партии. Для иллюстрации происходящих тогда общественных дискуссий считаю необходимым привести копии некоторых документов того времени.

✦

Ноябрь 1990

Визит к заместителю министра Среднего машиностроения СССР Никипелову в составе делегации ОИЯИ. Цель – просить поддержки института.

«Мы вас любим, но держитесь за международный статус института, уговаривайте ФРГ вступить в ОИЯИ, попробуйте просить денег у Ельцина».

✦

Осень 1990

Встреча в парткоме

М.Г.Мещеряков

- сохранить научный и кадровый потенциал, не забывать, что у нас 100 докторов наук и 400 кандидатов;

- пятилетний план: c-tau – фабрика – за что драться не определились;

- нельзя ОИЯИ делить по Ширкову;

- необходимо обращение к правительству.

М.Г.Мещеряков

- сохранить научный и кадровый потенциал, не забывать, что у нас 100 докторов наук и 400 кандидатов;

- пятилетний план: c-tau – фабрика – за что драться не определились;

- нельзя ОИЯИ делить по Ширкову;

- необходимо обращение к правительству.

Ю.Ц.Оганесян

– любой документ должен призывать;

– точки зрения должны быть скоррелированы (национальная группа, профсоюз, депутаты);

– точка зрения относительно разделения института должна быть сформулирована определенно;

– в социальном плане нет учета повышения цен;

– не подготовлено будущее института;

– не оплачивается проектирование;

– обеспечить самостоятельность направлений;

– Советский Союз слабо участвует в выработке проектов документов;

– необходимо сформулировать точку зрения СССР на нормативные документы и будущее ОИЯИ;

– «надо выжить, а потом работать».

В.П.Джелепов

– похоронить идею Ширкова, похоронить!

– чтобы сохранить международный статус, надо сделать институт привлекательным, а для этого надо вложить средства на новые установки;

– СССР должен раскошелиться, быстро получить средства и быстро реализовать;

– полномочник не поможет, надо проникать в высшие инстанции.

В.Л.Аксенов

– пробовать действовать через ЦК КПСС, для них судьба ОИЯИ была бы конкретным делом;

– ехать надо с подготовленным документом;

– без изменения внутренней жизни ОИЯИ при любых деньгах нам не прожить;

– но структуру лабораторий не ломать, а изменить структуру управления ОИЯИ, ликвидировать полностью КПП , оставив Ученый Совет – НКС, дирекцию ОИЯИ.

С.А.Щелев

– Надо идти просить денег, но просить на конкретное дело – раз–два, не более!

В.Г.Кадышевский

– есть депутат Крутов, взять его с директорами в ЦК, вопрос ОИЯИ – политический. Не допустить политический провал – дело партии. Партия богатейшая организация, а гибнет важное дело, начатое 35 лет назад. Отношение с Германией – тоже политическая проблема. Полезно выступление Крутова в Верховном Совете.

– Валютное финансирование со стороны СССР – в резолюцию.

– Просить поддержки со стороны пользователей – инициировать отзывы от республиканских центров, поднимать «народ» на защиту.

– Уйти от мелочной опеки центральной дирекции.

А.М.Балдин

– Экономика должна быть на первом месте: кто вносит средства, тот и должен определять, что и как делать.

– По экономике ОИЯИ никогда не был международным, но по статусу, по объему сотрудничества, по инфраструктуре (которая западного образца – международный отдел, транспортный сервис) – ОИЯИ был на уровне международного института и всё это терять нельзя.

– ОИЯИ много лет страдает от безответственности, дирекция манипулирует Ученым Советом, сам УС ни за что не отвечает. Ответственность руководителей можно повысить за счет контрактации. Кто платит деньги, тот и заключает контракт.

– Задача: сохранить ОИЯИ, кадры, инфраструктуру, ориентированную на международное сотрудничество. Нельзя идти к чисто советскому институту, растерять специалистов из стран, лишиться иммунитетов.

– Всё решают деньги.

– Надо четко сформулировать интересы СССР и республик, опубликовать позицию А.А.Васильева, т.к. его мысли в газете были искажены.

– Подписать резолюцию с регалиями.

✦

21 февраля 1991

Научный актив ОИЯИ

М.Г.Мещеряков

- Повторил свою записку.

В.П.Джелепов

- Нужно завершить нуклотрон.

- Усовершенствовать реактор.

- Сделать кольца.

- Нужно сделать новое, перспективное.

- Полномочник и правительство должны поддержать советских сотрудников.

А.Кузнецов

- Поддерживаю резолюцию. Суета губительна. Пока в странах ситуация нестабильная, нельзя проводить резкие движения.

- С-тау фабрика – новая тематика, а у нас и так тематика широкая. Хорошо бы развивать существующее. В ИФВЭ нет ресурсов на установки, вот туда и надо двигаться.

- Беда – советский коллектив хотят разделить.

В.Г.Соловьев

- Если мы хотим оставить всё, как есть, то страны уйдут из ОИЯИ.

Л.Струнов

- Если будем друг друга пугать, то мы катимся вниз, - Шоппер толкает.

- Надо понять, что у нас конкурентоспособность на мировом уровне. В ЛВЭ поляризованные нейтроны, их надо эффективно использовать. И пусть А.А.Васильев выступает так выше.

- Самостоятельность лабораторий – хорошо, но интеграция лабораторий не менее важна. Замерла поляризованная мишень Неганова, а воюют начальники. Конкретно – надо поддержать сектор Неганова и пусть он сделает мишень для нас и Серпухова.

В.А.Халкин

- Исходим из постулата, что ОИЯИ должен существовать. Для этого нужен большой штат иностранных специалистов. А сейчас список на приезд пуст. И дело не в тематике и науке, а в условиях жизни:

- нет возможности истратить рубли;

- страх перед насилием хулиганов;

- высокая стоимость поездки на родину;

- душевный дискомфорт из-за низкого жизненного уровня советских сотрудников;

- трудности с материалами;

- ограниченность возможностей путешествовать по СССР;

- плохое состояние медицины;

- грубость сервиса.

- Или устраним эти недостатки, либо приезжать не будут.

Цыганов

- Резолюцию следует одобрить. Советскому землячеству голос пора возвысить. ОИЯИ должен быть международным, но цепляться за это не надо. Международность можно сохранить и в советском институте. Об этом надо говорить Полномочному представителю. Нужно требовать от него защиты советских интересов.

- Приоритеты не так расставлены.

- Требовать увеличения бюджета на 30-50 % надо уже на этот год.

- У ЛВЭ нет денег на электроэнергию.

А,Любимов

- Нет средств на хорошие идеи сегодняшнего дня и зарплату. В текущей ситуации требовать деньги и на будущее тактически неправильно. Важно выжить. Проявить реальность и просить денег на выживание, чтобы не потонуть в текущей деятельности.

Ю.А.Троян

- Почему мы говорим о физике будущего, а о сегодняшней физике готовы забыть? Если сравнивать с-тау фабрику с нуклотроном, то нуклотрону бы отдал приоритет. В резолюции с-тау не упоминать.

- Самостоятельность лабораторий укреплять, а то диктат дирекции велик.

- Решать должны не дилетанты, не нынешний Ученый Совет.

- Международный институт может быть под эгидой СССР.

- Средства должны быть направлены на социальные условия, без этого и молодежи не будет.

Бубелев

- Международность определяется уровнем идей, – они должны быть выше мирового уровня.

Р.В.Джолос

- Главное сейчас – эффективность актива, – раньше мы не приходили к единству и не достигали цели (с директором ОИЯИ, ЛСВЭ…).

А.Н.Сисакян

- Задача – выжить, перестройки можно делать в обстановке стабильности. Но голову не прятать. В рынке выживем. За эволюционный путь, но для выживания нужна смелость и развитие экспериментальной базы

- После письма Горбачеву даны полномочия Коновалову и Бакланову разобраться с ОИЯИ и сделать предложения.

- Письмо Никипелову о компенсациях к зарплате и обращение о помощи иноспециалистам.

Противостояние

Беседа в отделе науки ЦК КПСС 26.02.1991 с А.В. Бочаровым

– Удивляет инертность с коммерческой инициативой (по линии высокой технологии с западными странами), в ФРГ следует посадить от ОИЯИ резидента для рекламы и поиска контактов с фирмачами. Чувствую, некоторые мои советы в дирекции восприняты. Прогноз: не менее 5 лет будет плохо. Наука пострадает вслед за стариками и детьми. Потом общество востребует. Но как выжить? За пять лет научные кадры растеряются. Продадутся-уедут, займутся кооперативами, чтобы выжить семьям.

Ясно, что столько много сотрудников в ОИЯИ в будущем не останется. Страны не удержать. Венгрия, ЧСФР, Польша выйдут просто по политическим мотивам. У них идет очередная волна смены политических групп вверху. Уйдут просто из принципа, как прибалты.

– Сейчас видно, что нынешний ПП - неудачный вариант. Но альтернативы пока нет, т.к. нет подходящих структур в кабинете министров и аппарате президента. Не решен вопрос взаимоотношений аппаратов президента и премьера.

– В ЦК оборонный отдел ликвидирован, 40% предусмотрено перевести к президенту. Параллельные связи еще существуют, но практически не действуют. Раньше управление шло методом написания проектов постановлений. Да и к Павлову обращаться бессмысленно. Его дело сегодня никому ничего не давать. "Бухгалтер", наверно сегодня такой и нужен.

Почему в ОИЯИ нет единства? Как к Кишу относятся директора? Почему не крепнет физическое общество?

В ЦК и раньше науку никто не курировал. Вот теперь в президентском аппарате готовится структура, где он (Бочаров –АП) и будет работать. Тогда все придется обсуждать еще.

Что делает Фролов (новый глава отдела науки ЦК) - не знает, почему он проводил совещание по науке, не понимает. Зачем Бакланову быть министром в ЦК?

– Надо консолидироваться внутри ОИЯИ, не очень возбуждаться. Не бастовать же?

– Ельцин? Надеялся, что договорятся с Горбачевым, есть что делить. А сейчас все делается, чтобы свалить Горбачева. Человек очень жесткий, "строитель": раз решение принято, доведет до конца. Какой-то, но дом будет построен. "Новые" политики из несостоявшихся МНСов с претензиями на честолюбие и амбиции. До сих пор бог миловал: дураки не правили. Пришли теперь люди некомпетентные и непрофессиональные. Раньше управление функционировало по принципу парткома: возникал вопрос, готовили постановление, а потом выжимали исполнение. С утра до ночи. Яковлев в перерывах пыхтел: "Так жить нельзя - работа, работа, работа..." Главный реформатор. Можно подозревать, что в Канаде подкупили. Да нет, после посла практическая деятельность претила. И сейчас люди типа Г. Попова думали, что их дело - "мозг" и "указания". Стали понимать, что без вникания в практику, без аппарата ничего не сделаешь.

– Горбачев на президентское правление не пойдет. Похоже, что искренне демократ, хотя начал жестко: с дубненцами разделался на секретариате. Митину на собрании в отделе объявили выговор.

Лейтмотив беседы: из бюджета для ОИЯИ средств не добудешь. Институт открытый для сотрудничества – правильно и кто платит, тот предлагает – тоже забывать не надо. Может быть, директора надо нанять на Западе?

Я: ???!!!

– Да, конечно, у него ничего не выйдет. Федерация институтов – развал ОИЯИ.

Из кабинета красивый вид на Кремль.

...Льготы, привилегии были, но и крутились в жестких рамках.